Сказки для взрослых

И пришел день, когда Марк решился. Разговор по телефону оказался намного проще, чем он представлял себе. Его звонка ждали, и юношу узнали по напряженной тишине в трубке. И ему совсем не пришлось говорить. А только слушать и исполнять сказанное…

Она не могла ошибиться! Это был он, тот самый юноша, что однажды подарил ей букет алых роз и так и не решился заговорить с ней. Тогда она тоже промолчала, а после долго себя корила и часто, очень часто приходила вновь сюда, на этот памятный бульвар, где все произошло, всматривалась в лица спешащих мимо людей. Она заметила бы его в любой толпе, ей подсказало бы сердце. Но люди шли мимо, опустив глаза, и ни разу ничто не дрогнуло в ее груди. До этой минуты. А значит, это действительно он, сердце не могло ее обмануть!

Юноша стоял вполоборота к ней на краю тротуара, пытаясь остановить один из проезжающих по дороге автомобилей. И она, опасаясь, что он уедет и снова скроется от нее, окликнула его, радостно и взволнованно:

– Это вы!

Человек медленно обернулся. Его скучающие глаза обшарили ее всю, от головы до туфелек – девушка ощутила его взгляд почти физически, будто скользкое щупальце прикоснулось к ней, и вздрогнула от отвращения, – поднялись снова и неподвижно замерли на уровне ее груди. Немой вопрос в глазах, и, через паузу, тихий, без интонации, голос произнес:

– Что такое?

Этот голос и эти глаза… Они были не его, чужие, подумала девушка. Или она уже позабыла?

– Кто это? – томно спросила женщина, стоявшая рядом с ним, не беспокоясь, что девушка ее услышит. Предзакатные лучи солнца, упав на ее густо покрытое пудрой лицо, превратили его в мертвенно-бледную маску, лишив красок, присущих жизни.

Теперь девушка поняла, что ошиблась. Рядом с тем юношей не могло быть такой женщины. Она смутилась, пробормотала какие-то извинения и, стремительно развернувшись, скрылась в людской толчее. Один миг – и будто никого и не было, и все лишь привиделось…

– Кто это был? – утомленно повторила женщина без всякого интереса.

Марк недоумевающе хмыкнул. Что-то, похожее на окрик из прошлого, ворохнулось в нем, какое-то светлое, теплое, радостное чувство… Но попытка вспомнить быстро утомила его, и он равнодушно ответил:

– Не знаю.

И забыл о ней.

Среди живущих

Вода обожгла холодом, понесла, закрутила. Горная речушка была неглубока, но слишком стремительна, чтобы позволить понять это. Ледяное течение переворачивало, лишало чувствительности ноги и руки и затягивало на глубину, которой не было. Еще бы немного, и я бы поддался. Встал, сделал два невероятно тяжелых шага к каменистому берегу. Вода опустилась до пояса. Я погрузился в нее, и течение опять понесло меня. Оно несло быстрее, чем если бы я шел в воде. Но ничего не было видно. И я еще вставал и смотрел вперед, а затем падал в воду, без брызг, и снова меня тащило куда-то. И когда меня ударило грудью о корягу, бывшую некогда кривым деревцем, упавшим с подмытого водой берега и перегородившего полречушки, и начало затягивать под нее, я забыл обо всем. Меня подчинил слепой инстинкт выживания. Человек рождается с ним, разум он приобретает намного позже. Я уцепился за корягу, подтянулся и повис на ней, обессилев. Но и вода уже была бессильна. Она сыто лоснилась под лучами солнца, которые слепили меня даже сквозь зажмуренные веки.

А затем подбежали люди. Они кричали, жестикулировали, и кто-то плакал, шестами щупали дно. Но никто не решался нырнуть под корягу и продолжить путь. И я тоже.

Не открывая глаз, я продолжал видеть прямое, будто обрубок дерева, тело человека, уносимое быстрой водой, его поднятую руку, словно он прощался с этим миром и со всеми нами. И по-настоящему я еще не понимал, что произошло.

Жгуче, не по-осеннему, палило солнце, и озноб оставил меня до вечерней прохлады, притаился внутри, под сердцем. На этом заброшенном поле росли одни сорняки. А посреди поля стоял дом с выбитыми окнами и дверью. Деревня постепенно обезлюдивала, оказавшись на отшибе цивилизации. Несколько десятков старух да два-три старика доживали в ней свой век, не желая перебираться в районный центр, да и не нужные там никому. Когда они умирали, их переселяли на кладбище, а дома заколачивали, пуская зимой на растопку рамы и дверные проемы. А в пустых домах поселялись змеи. Люди и змеи жили рядом и не трогали друг друга. Может быть, до поры до времени, потому что с каждым годом змей становилось больше, людей меньше, и однажды это неестественное перемирие должно было закончиться тем, что змеи окончательно изгнали бы людей или пережили бы их, и все вернулось бы на круги своя, как это было изначально, при сотворении мира.

Но я не думал о змеях. Вокруг цвиркали кузнечики и жужжали оводы. Бурьян волновался, словно кто-то забрался в его непроходимые заросли и теперь ворочался, устраиваясь поудобнее. Порой я даже видел чей-то неясный силуэт, а один раз протянутую ко мне руку с растопыренными пальцами. Я подошел ближе. Это оказался сломанный стебель сорняка.