– Нет, ты должен это сделать!
– Что? – воскликнул Пух.
– Что? – сказал Джимми.
Геката повернулась к Пуху и горячо заговорила:
– Как ты не понимаешь? Возможно, он вернулся именно ради этого – чтобы написать ту самую последнюю песню. Ты просто обязан дать ему свое тело!
Цвет Пуха сменился на бледно-зеленый. Он нервно переминался с ноги на ногу.
– А почему именно я? – спросил он.
Призрак пожал плечами:
– Ты отличный гитарист. Это может помочь. Но я не хочу тебя пугать, и ты мне ничего не должен – Джимми метнул Гекате предупреждающий взгляд. – Я попрошу Рыбешку, он в достаточной мере… не от мира сего.
– Нет. – Пух пожевал бледными губами. – Я согласен. Давай.
Два часа спустя, студия. На полу лежит Пух. Он без сознания. В руках у него дымящаяся гитара. Напротив, точно отзеркаливая позу Пуха, лежит призрак Джимми. И он тоже… будем считать, без сознания. В воздухе пахнет озоном. Над ними с вытаращенными глазами возвышается Геката. Она еще не побежала за помощью, из чего можно заключить, что все случилось только что и очень быстро.
Но вот…
– Пух!
Девушка нырнула к бойфренду и пощупала пульс на шее. Пульс был. Тогда она стала хлопать его по щекам. Пух открыл глаза.
– Ох, – сказал он.
Геката всхлипнула и обняла его поверх гитары.
– Ох, – повторил Пух.
Он медленно сел и тут увидел лежащего Джимми.
– Что с ним?
– Не знаю, но он уже мертв, так что…
Джимми открыл глаза и застонал. Потом подскочил, как ошпаренный:
– Пух!
– В норме, – ответил тот и опять лег на ковер.
Они помолчали. Геката сбегала к кулеру и принесла Пуху стакан воды, который он с жадностью выпил.
– Прости меня, Пух, это была плохая идея, – сказал призрак.
– Неа, идея была отличная, – возразил парнишка. – Только она не сработала.
Он медленно поднялся на ноги, недоуменно посмотрел на гитару, которая все еще висела у него на плече, и осторожно положил ее на ближайший стул.
– Кажется, она сгорела, – сказала Геката.
– Угу, – ответил Пух мрачно.
– Возьмешь мою, – сказал Джимми.
Он сидел на полу, скрестив бесплотные ноги. Вид у него был печальный. Ребятам стало его жаль.
– Может, попробовать с кем-нибудь другим?.. – предложил Пух.
Джимми замотал головой:
– Нельзя. Когда я пытался забраться в тебя, я почувствовал, что выталкиваю тебя самого. В одном теле может быть только одна душа. Я не подумал об этом, и… я ведь мог и вовсе тебя убить, Пух.
Пух побледнел, но мужественно улыбнулся:
– Но ведь не убил.
– А может, тебе попробовать с мертвыми?.. – предложила Геката.
– Геката! – возмутился Пух.
– Пробовал, – отозвался Джимми таким тоном, что расспрашивать расхотелось. – Ладно, не переживайте. Так тому и быть. Значит, эту песню когда-нибудь напишет кто-нибудь другой. А сейчас у нас и так полно работы.
Пух молча кивнул. Но Геката не успокоилась.
– Жаль, что твое собственное тело уже… испортилось, – сказала она. – Оно бы наверняка подошло.
Ее поразила наступившая тишина.
– Я сказала что-то не то?
В 1881 году на свет появился мальчик по имени Анджело Джузеппе Ронкалли, позже ставший папой Иоанном XXIII. Он пытался модернизировать католическую церковь, чтобы она могла существовать в современных реалиях, во время холодной войны читал проповеди о мире во всем мире и старался примирить страны с разными социальными системами. Чуть менее громким и уже посмертным его достижением стало то, что он вызвал непроходящее восхищение некоего Джеймса Патрика Макмерфи, ирландца и доброго католика (по мере возможностей). Однажды Джимми, будучи в поэтично-сентиментальном настроении, заявил:
– Это был смелый человек. Я бы хотел быть на него похожим, но… А хотя, наверно, кое в чем смогу. Пусть меня тоже мумифицируют.
В некотором роде это объясняет, почему Лин, Бобби и Пух теперь стояли в склепе, возле мраморного саркофага, с ломиками в руках. Снаружи караулили Рони и Геката, хотя, если честно, Рони просто не пустили внутрь, а Геката вдруг поняла разницу между готической субкультурой и реальностью.
– Мам, тебе совсем не обязательно здесь быть, – сказал Бобби, глядя на бледную Лин.
– Ерунда, – сказала она твердо. – Джимми – мой муж… первый муж, и если кто и взломает его саркофаг, то это буду я.
Она решительно просунула лом под крышку. Мальчишки едва успели сделать то же самое, как Лин налегла на рычаг, и крышка упала. Грохот был оглушительный. На минуту они замерли.
– Все нормально? – крикнула Рони.
– Да, а у тебя? – отозвался Бобби.
– Все отлично!
Они заглянули в саркофаг. Там стоял блестящий деревянный гроб.
– Дальше вы сами, – сказала Лин и вышла.
Мальчики переглянулись. Потом очень осторожно приподняли крышку…
– Спасибо, – сказал призрак Джимми. – Теперь мой выход.
Бобби уронил ломик.
– Пап, ты не мог бы не возникать так неожиданно? Особенно, когда мы стоим в склепе у открытого гроба?
– Да, извини.
Джимми покрутился на месте, и громко сказал, чтобы слышали даже те, кто стоит на улице:
– Знали бы вы, как я вам благодарен. Вы психи. Я вас люблю.
Он приготовился нырнуть в свое тело.
– Нет, стой! – Геката вбежала в склеп.
На нее уставились три пары недоуменных глаз.