Таисия была лилипуткой. Такой уж уродилась. «Бывает», говорили соседки и грустно смотрели вслед большеголовой девочке, которая за руку с сестрой спешила в школу. Со временем к их «Бывает» прибавилось еще и философское «ну что ж…». Когда сестренка подросла и стала бегать по свиданиям, а Таисия все чаще гуляла по двору одна, соседки перешли к «бедняжка». Они говорили это с придыханием и не очень-то заботились, чтобы девочка не услышала.
Девочка слышала. И улыбалась. Откуда же было знать одиноким старушкам, что невозможно быть «бедняжкой», когда тебя любят. И когда ты любишь – тоже.
А Таисия любила всех. Прежде всего, конечно, маму, папу и сестру – как же их не любить? Любила старую дворовую кошку, у которой не было одного глаза. Кошка была ласковой, и Таисия горько плакала, когда та умерла. Любила дворника Бахтиера, который похоронил кошку в центре двора, а над могилой разбил большую клумбу. Любила за то, что подошел к ней, зареванной, и сказал: «Она на небе сейчас, кошка-то. Воон там, высоко. Пойдем, цветы посадим, чтоб ей оттуда видать». Любила вечно вздыхающих за спиной соседок, и просто так, и за то, что в засуху поливали цветы на кошачьей клумбе. Не сразу, но смогла полюбить даже буйных школьных мальчишек, которые дразнили ее за малый рост. И как-то так вдруг, удивляясь сами себе, мальчишки стали провожать Таисию до дома, только уже не для насмешек, а приглядеть, чтобы никто не обидел. Не удержались, рухнули в эту простую, безусловную любовь и они…
Классе в восьмом Таисия принесла домой полудохлого котенка. Выкупила у какой-то тетки на рынке. Котенок был – кожа да кости, на ногах стоял плохо и мелко тряс большеухой, слишком тяжелой для хлипкого тела головой. Отец поглядел на него, и не то рассердился, не то расстроился – за будущие дочкины слезы.
– Ох я бы тех, кто такое продает!.. Дня же не протянет.
Мать откопала на антресолях старую детскую бутылочку и отправила дочь в аптеку, за молочной смесью. Когда девочка вернулась, котенок был уже отмыт и сидел, дрожа, в старом пледе.
– Взяла себе – поднимай на ноги, – сказала мать и протянула плед Таисии.
До позднего вечера Таисия грела и, чуть пискнет, кормила котенка. Он почти все время спал, и девочка каждый раз подносила ухо к его носику – боялась, что уснул навсегда. На утро в школу не пошла. Отец было раскричался, но мать взяла его за руку – дочь сама решит, что сейчас важнее.
Через два дня котенок ожил. Стал вылезать из пледа и есть сам. Все в доме вздохнули с облегчением, а Таисия, наконец, пошла на занятия. «Я послежу сегодня», – сказала старшая сестренка Надюшка. Она была совсем взрослая и уже училась в университете.
Когда девочка вернулась домой, котенок неуклюже бегал за фантиком на веревочке, а Надюшка сидела на диване и смеялась.
– Какая ты молодчинка, Таюш! Выкормила! – сказала она и крепко чмокнула младшую в щеку.
Таисия расплакалась.
Через несколько лет, когда Таисия уже была в училище, сестренка привела в дом жениха. Высоченный, широкоплечий, с курносым носом и светлым, улыбчивым лицом, он показался крошечной девушке сказочным богатырем. Чуть ли не с порога он поднял ее, закружил, как пушинку, и Таисию омыло рекой его доброй безусловной любви.
– Поставь, перепугал! – полушутливо проворчал отец.
Но Таисия не боялась. Она чувствовала покой и родство – куда выше кровного.
– Это мой Максим, – сказала Надя с гордостью.
Парень оказался приезжим, да и не удивительно. Откуда бы строгому, серому городу взрастить такую глыбу света и тепла? Он явился из Краснодарского края, смутно знакомого Таисии по раннему детству: там в какой-то деревеньке жил ее прадед по матери. Его самого она не помнила, только натруженные, в линиях въевшегося чернозема ладони, и землянику, теплую от их тепла. Максим сидел за столом, рассказывал о себе, о них с Надей, обо всем, и Таисия все больше убеждалась, что не останется он в этом городе. Уедет домой, к солнцу, и увезет ее сестренку, ее Наденьку…
Так и произошло. Всего через полгода после этой встречи Надя и Максим поженились. Свадьба была свойская, к простенькой одежде молодожены надели свои главные украшения – добрые, наивные улыбки. Отец сидел за раскладным дубовым столом, разливал по рюмкам водку и изо всех сил старался не заплакать. Говорил он мало, часто кричал «Горько!» и был счастлив тем горьким счастьем, что выпадает всем отцам, отдающим своих дочерей. Таисия сидела рядом с сестрой, и та то и дело хватала ее за руку.
– Я буду приезжать, часто-часто, – шептала Надя, уткнувшись в мягкую сестрину щеку. – И ты ко мне приезжай, слышишь?
Таисия кивала. Через день Надя уехала.
Больше вживую они не увиделись.