– Жалкий город. Грязный и жалкий. (Камера поворачивается к группе подростков, стоящих под аркой. Они тычут в старика пальцами, пародируют его, смеются) Жестокий. Хотя при чем здесь город? Люди. Город – просто декорация. А вот люди дерьмо. Может, это и есть человеческая сущность? (Камера возвращается к Максу. Его взгляд становится рассеянным, он погружен в свои мысли) Если люди могут так себя вести, позволяют так с собой обращаться, да еще и умудряются как-то жить в этой грязи, может, это их естественная среда? Иначе почему? Когда человек рождается, он доверчив, настроен на позитив, ему все интересно. А потом он обрастает цинизмом. Становится сволочью. Учится причинять боль. Получать удовольствие от чужой боли и унижения. Почему? Или зачем?
А ты-то сам, ты зачем этому учишься? Просто тебе тоже больно, вот почему. Вот и все.
(Взгляд снова становится заинтересованным. Камера переходит на нищего. Рядом с ним девушка, она меняется с ним зонтами, складывает его зонт и выбрасывает в урну. Нищий наконец двигается с места и шаркающими шагами идет по улице, очень медленно. Девушка ныряет под козырек к Максу)
– Привет!
– Привет.
Макс напряжен, как человек, которому помешали. Он не настроен общаться. Девушка, напротив, излучает оптимизм и живость.
– Меня зовут Алиса.
Макс молчит. Девушка ждет какое-то время, потом продолжает:
– Наверно, это глупо, но когда я тебя увидела, у тебя было точно такое же выражение лица, как у меня. Я подумала, может, мы думали об одном и том же?
– Вряд ли.
Девушка опять выдерживает паузу, потом говорит, уже менее живо:
– Я думала о том, что нас прежде всего нужно учить любить и прощать, а всему остальному мы научимся сами.
Макс продолжает молчать, но в его позе что-то меняется. Из-за туч выглядывает солнце, дождь ослабевает, но не прекращается.
– Ладно. – говорит девушка – Извини.
Делает шаг в сторону. Макс окликает ее:
– Алиса! (Она останавливается) Смотри!
Камера пролетает по направлению его руки мимо девушки. Там, недалеко от прежнего места, нищий складывает зонтик, раскидывает руки и подставляет лицо дождю и солнцу. Он улыбается. Камера поднимается выше, кружит над улицей, внизу смотрят друг на друга Алиса и Макс. Камера летит, летит дальше, фокус цепляется за карниз, на котором сидят голуби, их перья проносятся совсем рядом с объективом, и камера ныряет в окно.
За столом, заваленным книгами и тетрадями, сидит мужчина лет пятидесяти в толстых очках и что-то вычитывает, водя пальцем по строчкам. Не смотря на светлое время суток, рядом с ним на столе горит лампа. Голос за кадром:
– Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу,
Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят
Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!
Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший,
Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;
Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры.
(Снимает очки, трет глаза)
Смерть… Нам всегда кажется, что впереди у нас – вечность. И те, кто рядом с нами, тоже вечны. Они не могут исчезнуть. С ними ничего не может случиться. Мы просто не допускаем этой мысли.
(Перекладывает тетради, на столе под стеклом видны старые фотографии. На них – улыбающиеся дети. Рядом – самодельные открытки, записки, номера телефонов, грамоты)
Мы забываем позвонить, переносим встречи, но это не так страшно. Страшно, что мы редко говорим друг другу, как мы друг другу дороги. Как мы ценим друг друга. У нас всегда находится время, чтобы посмотреть телевизор, или задержаться на работе. А вот позвонить другу детства, с которым не виделись несколько лет, и сказать ему: «Ты знаешь, я очень рад, что ты есть в моей жизни» – на это у нас времени не находится. Мы почему-то не можем заставить себя выражать наши чувства, не считаем это уместным и правильным. Боимся показывать свою любовь близким людям. Мы говорим – потом, встретимся в другой раз, созвонимся через неделю, есть еще времечко. А потом вдруг оказывается, что уже поздно. Некому звонить. Ты опоздал.
(Выходит из комнаты, идет на кухню, ставит чайник)
И вот тогда на тебя наваливается все. Все невысказанные слова, отмененные встречи, неотвеченные письма, упущенные моменты – все это. И осознание того, что ты больше никогда не сможешь это наверстать и исправить. И чем больше этот груз, тем тяжелее тебе себя простить.
(Мужчина берет чашку, садиться за стол, ждет, пока закипит чайник. Смотрит на огонь. В кухню заходит коротко стриженая девушка (Наташа))
– Привет, пап!
– Привет. Ты сегодня рано.
– Последнюю лекцию отменили. Препод заболел. Как твои исследования?
– Да-а… Все так же.
Девушка наливает ему чай. Камера следит, как заварка смешивается с кипятком, потом перелетает на лицо мужчины. Он говорит:
– Я не могу ничем заниматься, с тех пор как…
– Я знаю. Я тоже. (Девушка садиться напротив, смотрит на свои руки) Не могу поверить. Все время кажется, что вот сейчас дверь откроется, и…
Мужчина тоже смотрит на ее руки. Она теребит кольцо, не нервно, меланхолично. Мужчина говорит:
– Мы ведь не говорили об этом.
Девушка кивает. У нее звонит телефон.