Сказки и легенды

Встреча обоих супругов была такой сердечной и нежной, будто ни о каком разделении сердца и речи не было. Графиня Оттилия была образцом кроткой супруги и без рассуждений покорилась господней заповеди: «Да убоится жена мужа своего». Если сердце ее и начинало иногда немного бунтовать, она не била в набат, а накрепко запирала его двери и окна, чтобы никто не мог туда заглянуть и узнать, что там происходит. Она смиряла свои возмущенные страсти перед судом Разума и, покорившись Рассудку, налагала на себя добровольное покаяние. Она не могла простить себе, что роптала на появление побочного солнца, которому предстояло сиять рядом с ней на ее брачном горизонте, и, чтобы искупить свою вину, велела втайне изготовить трехспальную кровать на крепких сосновых ножках, окрашенную в цвет надежды, с круглым, выпуклым балдахином над ней, в виде церковного свода, украшенным крылатыми херувимчиками с пухлыми щеками. На шелковом покрывале, разостланном, для украшения, поверх пуховых перин, с художественным вкусом было вышито изображение архангела Рафаила, каким он привиделся ей во сне, и графа в одежде пилигрима. Это красноречивое доказательство супружеской предупредительности его нежной подруги тронуло графа до глубины души. Увидев, как она старается украсить его супружескую жизнь, он горячо обнял и расцеловал ее.

— Благороднейшая из жен, — воскликнул он, восхищенный, — этот храм любви возвысил тебя над тысячами женщин, он будет славным памятником и сохранит имя твое для потомства; пока сохранится хоть одна щепка от этого ложа, мужчины будут ставить в пример своим женам твое образцовое самопожертвование.

Через несколько дней в замок благополучно прибыла Анжелика и была встречена с большой помпой, как невеста графа. Оттилия приняла ее с открытым сердцем и распростертыми объятьями и ввела в родовой замок, признав совладелицей всех своих прав.

Тем временем двоеженец отправился в Эрфурт к викарию, чтобы назначить день венчания. Благочестивый прелат пришел в ужас, услышав столь кощунственное предложение, и дал графу понять, что он в своей епархии не допустит подобного святотатства. Тогда граф Эрнст предъявил ему оригинал папской грамоты, удостоверенной печатью святого отца в виде рыбы, что означало для него печать молчания. Тут он вынужден был дать согласие, хотя выражение его лица и покачивание головы ясно показывали, что верховный рулевой корабля христианской церкви этим снисхождением пробил огромную брешь в киле и следует опасаться, как бы судно не погрузилось в воду и не затонуло.

Венчание совершилось торжественно и с большим великолепием. Оттилия, бывшая посаженой матерью невесты, приготовила роскошный пир. Графы и рыцари со всей Тюрингии съехались в замок, чтобы отпраздновать эту необычайную свадьбу. Прежде чем граф повел свою прекрасную невесту к алтарю, она открыла свой ларчик с драгоценностями и преподнесла ему в приданое все сокровища, какие у нее еще оставались после расходов, связанных с получением разрешения на брак. А он назначил ей, как свадебный дар, пожизненную ренту.

В день бракосочетания миртовый венок целомудрия обвивал золотую корону на голове дочери султана, и с этим украшением она не расставалась всю жизнь, нося его как знак своего высокого происхождения, поэтому подданные величали ее только королевой, а придворные служили ей и почитали, как королеву. Лишь тот, кто заплатил когда-нибудь пятьдесят полновесных гиней за удовольствие понежиться одну ночь в божественной кровати доктора Грехема в Лондоне, может вообразить восторг, какой ощутил граф Эрнст Глейхенский, когда перед ним открылось эластичное ложе трехспальной постели, чтобы принять новобрачного с обеими женами. После многих бессонных ночей тихая дремота очень скоро смежила веки графини Оттилии, лежавшей рядом с вновь обретенным супругом, а ему была предоставлена полная свобода вместе с милой Анжеликой беспрепятственно подбирать рифму к слову мушируми.

Семь дней длилось его брачное блаженство, и граф Эрнст должен был признать, что эти дни с избытком возместили ему семь мрачных лет, проведенных в башне за железной решеткой в Великом Каире. И это не было пустым комплиментом по адресу обеих жен, ибо поистине правильно основанное на опыте утверждение, что один радостный день может усладить горечь и скорбь целого печального года.