Сказки Леты [СИ]

Счастье распустилось орхидеей на лохматом искрученном стволе перед глазами.

Колька потянулся — сорвать цветок и отдать Лерке — навсегда. Но вдруг тарахтение мотора цепкими крючочками побежало по спине. Сороконожка ненужных звучков — добежала до ушей, до мозга, стихла, но осталась мыслью — Геныч приехал. На «табуретке» своей японской.

Орхидея съежилась, лепестки свернулись, на глазах теряя упругость и свежесть.

— Лерк? — требовательно из-за забора, — Лерок, ты где там? Не забыла? Давай быстренько, я жду.

— Коль, — Лерка смотрела растерянно, — я обещала ему. Он на рыбалку меня хотел взять сегодня. Сам попросил.

— Ну и едь.

— Коль, ты не сердись, ладно? Я и не поехала бы, но обещала.

Она на коленках заелозила по матрасику, пытаясь заглянуть в опущенное Колькино лицо:

— Ну, Коль, ну, пожалуйста! Я ведь только на пару часов. А больше никогда ему ничего обещать не буду.

— Ага

— Ты мне не веришь, что ли?

— Лерка, ты совсем дура, да? — Коля поднял голову, — совсем-совсем дура? Будто ты не знаешь, зачем он тебя туда, на рыбалку… будто ты Геныча не знаешь!

— Коль, ну я же не Надька! Ничего со мной не будет, я знаю. И потом, тебе-то какое дело!

— Да, мне-то что, иди, куда хочешь. Может он тебя, на Мадагаскар!

— Ну, знаешь! На Мадагаскар ты мне пообещал. Нет, поклялся! А теперь что, из-за какого-то дурацкого Геныча от клятвы отказываешься?

Колька не нашел слов. Смотрел на Леркино возмущенное лицо. Молчал.

— Ле-рок!!!

— Иду! — и исчезла, прихватив полупустую банку.

Колька посидел еще немного, послушал обрывки разговора с бабушкой. Калитка хлопнула. И он полез по стремянке на свою сторону. За крышей и абрикосом огромный мопед, взрыкивая динозавром, сминал пальмы, вдавливал в песок мангровые заросли, распугивая смешных рыб и цветных крабов.

Маленький краб с панцирем ярко-зеленого цвета наскочил с размаху на Колькину ногу и остановился, поводя клешнями. Боялся идти в заросли буряка и щавеля. Колька нагнулся и подхватил дурака на ладонь:

— Иди сюда, бестолковый, а то ведь, куры склюют.

Он аккуратно поместил краба в карман рубашки.

Посидел с отцом за столом в виноградной беседке. Даже о чем-то поговорили. Потом отец ушел на вахту.

Колька побродил по двору, вздыхая. На дискотеку в клуб не хотелось. Все там будут, а дурынды этой с Генычем не будет — думай про них, что да как. Эх…

— Коль? — шелестнуло из темноты у забора. Темнота не заходила во двор, опасаясь лампочки под виноградом, до поздней ночи стояла, облокотившись на посеревший штакетник. Вроде, и рядом и — не заходит. Ждет.

— Коль, ты там?

Колька всмотрелся в темноту. Похоже, Лерка. И — сердце бухнуло, краб завозился в кармане, разбуженный.

— Ты чего тут? А рыбалка?

— Не поехала я, — Лерка стояла, ухватившись за серые деревяшки, — мы на дорогу выехали, а там впереди — солнце садится. Красное.

— И что?

— Ну, я и… В общем, я сказала остановить и побежала обратно. А он меня дурой обозвал вдогонку. Вот ты мне скажи, Коль, почему вы меня все время дурой обзываете?

Колька, радуясь, смотрел на белые в свете лампочки пальцы, на нос короткий, глаза, а всего остального и не видно в темноте.

— Ладно, я не буду больше, — мирно сказал. И спохватился:

— Заходи, а то, что ты там, на улице.

— А твои дома?

— Не, мама у сестры, отец на вахте.

— Ага, зайду, мне еще два часа можно гулять, я же — как бы на рыбалке. А потом через крышу — домой. Или, хочешь, сейчас туда полезем и будем сидеть?

— Хочу.

Они сидели на том же матрасике. Вдыхали запахи ночных тропических цветов, слушали крики зверей, что доносились из джунглей.

Колька полез в карман. Достал сонного краба:

— Вот.

— Ой, — Лерка погладила шершавую спинку, — это мне?

— Ну уж. Его выпустить надо. Завтра пойдем к морю утром, хорошо?

— Да. А он приживется у нас в море?

Колька пожал плечами в темноте. Но сказал уверенно:

— Куда он денется.

Джунгли жили своей загадочной и таинственной джунглевой жизнью, вздыхали, поскрипывали, ухали, журчали ручьями.

И далеко-далеко, среди огромных баобабов, раскинувших в звездное небо руки-ветви с растопыренными пальцами, бегал маленький заблудившийся Геныч. Всхлипывал, пинал кроссовкой упавший набок японский мопед и, дрожа, слушал рыканье ночных неизвестных зверей. Ждал утра.

ЛОСКУТИКИ

КРИМПЛЕН

Неснашиваемые вещи — кошмар начала 70-х…

Кот Ирвинг Стивенс, Эсквайр

Расцвет эпохи кримплена закончился давно. Но, несмотря на угасание всекримпленства, помню, как его было много, и какой он был. Одна из причин — его полная несносимость. В шкафу у мамы до сих пор висит нежное пальтишко персикового цвета на полупрозрачной нейлоновой подкладке. Когда-то, еще в эпоху фотоаппаратов «Смена» в каждой второй семье, мама юзала его долго и успешно. Пыталась юзать его и я, но постоянное несовпадение мешало сотрудничеству — когда входили в моду изячные пальтишки по колено, то либо память о засилии кримплена была еще свежа чрезмерно, либо я крутила роман с джинсой-коттоном и не желала отвлекаться на персиковые нежности.