Сказки Леты [СИ]

Вот сейчас, казалось бы, процветает любовь к винтажу — раз; у самых продвинутых дизайнеров в последних коллекциях мелькают именно эти пальтишки — два; замученные собственным статусом московские заказчицы тащат подруге отрезы чего-то кримпленоподобного и с упоением рассказывают страшные истории о цене и супермоднявости привезенной из самой Италии новой (?) коллекции тканей — три…. Короче, именно сейчас можно было бы притвориться, что, да — последняя коллекция, да — вчера последнее в Ветошном переулке, нет, что вы, не пятьсот, я так дорого не покупаю — двести всего, угу, да, спасибо, сама знаю, что идет! Но шкаф, в котором висит эта спящая тряпочная принцесса, находится за полторы тыщи километров. Да, наверное, и пусть себе висит. Места много не занимает.

Основная идея предыдущих абзацев — оно, это пальтишко, новое. То есть, вообще без следов использования! Это вызывает уважение. Особенно в наше время, когда износ специально закладывают во все техрасчеты, чтобы увеличить товарооборот.

С другой стороны, это пальтишко — единственная на моей памяти вещь, которая действительно была хороша и мила. А остальное?

Что представлял из себя кримплен? Это — для тех, кто не застал. Абсолютно, бескомпромиссно и нескрываемо, можно сказать — победно — синтетическая ткань, на ощупь — шершавый полиэтиленовый пакет с рельефным узором. Узоры выдавливались по готовой ткани, поэтому могли быть абсолютно разными. От сдержанного диагонального рубчика до сумасшедших завитков всех размеров. Цвет ткани, как правило, самый ошарашивающий. И если вам в музее текстиля попадется манекен в кримпленовом платье, якобы модном в те далекие годы — не верьте и не спешите удивляться извращенности вкусов ваших предков! Эти безумные капустные розы попугайных расцветок среди угольно-черных орнаментов, белоснежных кругов на ползадницы и ярко-синих треугольников (это все одно платье, а вы что подумали?) в те годы тоже вызывали заикание и нервный тик. Но везли в город отрезы моряки-мужчины, не особо разбиравшиеся в оттенках и полутонах. Да и знойные южанки по-сорочьи не могли устоять перед ярким, блестящим, побрякушечным.

Пошитое из кримплена платье не мялось, не выгорало, не линяло. Не фалдило, а картонно торчало в разные стороны, как платьячко принцессы на детском рисунке. Не пропускало пот и мощно воняло под мышками, набродившись вместе с хозяйкой по злой жаре керченского базара. Искрило фиолетовыми искрами. И не снашивалось.

Помню учительницу математики — женщину достаточно молодую и даже, насколько понимаю сейчас, симпатичную. У нее были каштановые волосы, уложенные а-ля Маргарет Тэтчер, каштановый парик, уложенный в точности, как ее собственные волосы, стройные невыразительные ноги и десяток кримпленовых платьев разных цветов, но одного фасона. Фиолетовое, ярко-зеленое, коричневое, салатовое, в мелкий бирюзовый цветочек по алому фону, в крупный канареечный цветок по угольному фону… Но все — приталенные, с торчащим в стороны подолом, выше колена (фи, как это было немодно! Тогда как раз носили миди!), с треугольным вырезом и короткими облегающими рукавчиками. Дизайнер одежек, тогда еще мирно во мне дремлющий, просыпался и корежился от сорокапятиминутной эстетической пытки.

Еще на платьях иногда бывали зацепки. Выдернутую занозистым стулом нитку надо было аккуратно обрезать маникюрными ножницами — и можно форсить дальше. Кримплену эти миниэкзекуции совершенно не мешали.

Время шло. Несносимость кримплена стала действовать на нервы даже самым бережливым и упрямым южанкам. Каждая базарная торговка памадорами могла почувствовать себя аристократкой, т. е. выкинуть платье не потому что дырки, а потому что надоело!!! Выкидывали не в помойку, конечно. Не аристократы, чай. Платье перемещалось из шкафа в угол кухни на стул, где всегда кучей свалены фартуки и косынки. И становилось домашним. Теперь в нем, не потерявшем режущей глаз яркости, чистили картошку, мыли полы, белили потолки. И пугали друг друга рассказами о том, как «Дуся, ну та, шо огород у ней через два от нас, так газ запаливала, и спичка, ага — на подол прям! Так — эта — гадось — ка-ак — увспыхнет! Поплавилося все-о-о! И руки, и нога! Доктор ей сказал, женчина, то ж слава Богу, шо на подол, а не на грудь, а то б я не знаю, шо б и было б тагда!!! Не, ну какая же ж гадось! Синтетика!». И, качая головами, прижимали руки к мощной груди, обтянутой шершавой «гадосью», закатывали глаза и долго жалостно цокали.

А несносимое платье переселялось в летнюю кухню, чтобы хозяйке было в чем «увскапывать» картошку. Приятное глазу зрелище — могучая райская птичка с лопатой среди рыжей перекопанной земли — спина при каждом движении распирает потрескивающую импортную ткань. А кримплену — хоть бы что!