Сказки Леты [СИ]

— А разве это плохо, что деловые? Я думал, тебе нравится, когда деловые. Вон, Геныч, к примеру, — и Колька осторожно посмотрел на Леркин профиль.

— Ой, что ты мне суешь своего Геныча! Тоже мне, шишка на ровном месте!

Лерка размахнулась и швырнула в листву белую косточку. Отвернулась.

У Кольки упало сердце. Сердится. Нравится ей Геныч. А как по-другому? Красивый. Девки так думают почему-то. И — «табуретка» у него есть. Японский мопед, — яппонский городовой. Отец купил на день рождения. Теперь вообще от девок проходу нет — «Геныч, ах-ах, покатай!». Надьку он часто катает. И далеко. А Лерка раньше редко приезжала, а сейчас — каждые выходные, да еще на неделе пару раз. Иногда ночевать у бабки остается. На море ходят, в степь. Все вместе. Вот если б вдвоем…

Колька зажмурился, представив — он и Лерка в степи. И видно, что вокруг — на километры никого. Уже ковыль цветет в Широкой балке. Он и сидит здесь с ней — позвать хотел. Но боится, она согласится и назовет народу. И пойдут, как осенью тогда за грибами на дюны в лесопосадки. Человек пятнадцать собралось, сухаря набрали два ящика, потом понапились все. Сонька рыгала два часа, Колька с ней дурак-дураком провозился — зеленая вся, свитер воняет, потом ушла в кусты ссать и упала — подняться не может, ревет. Стыдно ей, видите ли, щеки грязью измазала, слезы текут, все жаловалась, что Геныч ее не любит. Колька тогда аж присел от удивления. Отличница, блин, а тоже в Геныча влюбилась, и не знал никто. Теперь вот, Лерка.

Колька снова поглядел на щеку в золотистом пушке, на вздернутую верхнюю губу, на обиженно припухшую нижнюю. Переживает. Блин.

— Антананариву, — сказал громко. Помолчал и добавил:

— Анцирабе. Мурундава…

Лерка повернулась. Смотрела внимательно и удивленно. Губы приоткрылись, показав влажные зубы. С левой стороны в промежутке верхних зубов остался маленький кусочек зеленой мякоти.

— Там растут огромные баобабы, — мрачно поведал Колька, — они похожи на толстяков с раскинутыми руками.

По спине его полз холодок.

— Там в мангровых зарослях ходят цветные крабы и бегают рыбы.

— Рыбы не бегают, — неуверенно заперечила Лерка.

— Там — бегают. Илистые прыгуны. Они выскакивают во время отлива и скользят по гладкому илу. Будто на коньках. Там яркое солнце и никогда нет зимы. Там женщины смуглые, как… Как ты — летом. Только волосы у них черные и вьющиеся. И океан грохочет огромными валами, а солнце вечером большое и красное, как кровь.

— Коль, — Лерка не сводила с него глаз.

— Оно садится прямо в океан и тогда дует ветер. Прохладный, после дневной жары. Можно ходить по теплому песку босиком.

— И я обязательно туда уеду, — закончил он севшим голосом.

Отвернулся. Даже глаза прикрыл от стыда, спрятал себя за веки.

Минуту молчали. Колька, чувствуя мурашки по спине, боялся повернуться.

Бабушка гремела посудой, но почему-то не выходила больше звать внучку. В Колькином огороде истерично закричал петух, собирая своих пернатых женщин.

— Коль? — Лерка протянула руку и потрогала его ладонь. Взяла покрепче. Потянула к себе. Он повернулся нехотя. Раскрывая глаза, — понимая, что еще больше смеяться будет, если увидит — зажмурился, как маленький.

И увидел восхищение на лице девочки.

— Коля… Ты возьмешь меня?

— Куда?

— С собой, на Мадагаскар?

— Так я ж еще не скоро поеду, — неуверенно сказал Колька, — а ты что, поедешь со мной?

— Конечно! Мне еще никто так не рассказывал! С тобой, да, поеду.

Колька заулыбался.

— А на Чукотку? Со мной поедешь?

— А ты и на Чукотку собрался? Там же холодно. И баобабов нету.

— Нет, ты скажи, поедешь?

Лерка засмеялась:

— Да, да! Конечно, поеду! Только, давай уж лучше на Мадагаскар, хорошо?

— Хорошо.

— Поклянись!

— Ты что?

Она требовательно дернула его руку:

— Ну, поклянись же, что без меня не поедешь! А я поклянусь, что, как только ты придешь и скажешь, я все-все брошу, в любое время и — уеду с тобой!

— Хорошо. Я клянусь, что приду и заберу тебя.

Лерка засияла глазами:

— Да! А я клянусь, что поеду. Вот!

— Лера!!! — закричала бабушка снизу и так рядом, что ребята вздрогнули, — с кем ты там?

— Бабушка, я с Колей! — Лерка сжала Колькину руку и наклонилась, показывая бабушке загорелое лицо, — мы разговариваем. Про Мадагаскар!

— Н-да? Ну, говорите, чего уж. Компот-то будете?

— Да, сейчас Коля спустится.

— Чего это я, — насупился Колька, — сама иди.

— Нет уж, она тебя любит, даст вишневого банку. А ты его сюда тащи, хорошо? Будем пить на крыше.

Тихий послеполудень желтил дневной свет. Сидели на засаленном матрасике, притащенном Колькой из своего сарая, и пили компот прямо из холодной трехлитровой банки, стукаясь зубами о край. Смеялись красноусыми щеками.

А напившись, отставили банку и притихли.

Смотрели вокруг, на лемуров, прыгавших по лианам с пронзительным птичьим верещанием. Слушали мяукание попугаев, что доносилось из пальчатых и веерных листьев. Видели, как за крышей Колькиного дома, за разъезженной грунтовкой и крошечными фермами в степи — красное солнце плавно готовилось сесть в океан. Оттуда тихо-тихо, но все-таки слышался мерный грохот океанского прибоя.