Сказки нового Хельхейма

– Не при электричестве их смотреть бы, конечно. Хотя вообще-то в этой квартире очень хороший свет.

– Лампе су, бля, одличне[31], – согласился Юджин. И похвастался: – В простых магазинах таких не достанешь. Бат ай, бля, гот[32]!

А Михаил молчал, он натурально впился в рисунки. Смотрел их, казалось, не только глазами, а всем собой. Джини даже самой захотелось увидеть, что же там такое прекрасное. Посмотрела. И ей понравилось. Всегда бывает полезно увидеть свои работы как бы впервые, заново, чужими глазами, из-за чужого плеча.

Так-то она на свои картинки с весны смотреть не могла. Не потому что они были плохи. Объективно, многие – вполне хороши. Просто теперь рисунки стали враньём. Неотъемлемой частью и документальным свидетельством счастливого лживого времени, которое казалось обещанием чего-то совсем прекрасного, словно мы все – вот буквально весь мир – берём разгон и взлетаем, уже почти взаправду летим. И чем это кончилось. Чем это, господи, кончилось. Взлетели такие одни. Лбом об бетонную стену, обработанную вонючим антисептиком. Блин.

– Блин! – сказала она почему-то вслух, чувствуя, что вот-вот заплачет. А плакать сейчас не надо бы. Перебор.

– Не буди тужна[33], – сочувственно улыбнулся ей Юджин и стал похож на доброго святого с лубочной иконы. – Ты, бля, великий грейт артист[34]!

А фигли толку, – мрачно подумала Джини. Но всё равно ей было приятно, чего уж там.

– Вы очень глубоко понимаете наш город, – наконец сказал Михаил. – И удивительно точно его рисуете. На ваших рисунках, как в жизни главное – тени. А дома и деревья – приятное, но необязательное дополнение. Сразу ясно, что их могло бы вовсе не быть. Но, если уж всё равно примерещились, почему бы и не изобразить.

– Ничего себе, – потрясённо вздохнула Джини. – Ну вы даёте. Это то, о чём я часто здесь думала, слово в слово, когда рисовала, или просто смотрела вокруг.

– Так это видно, – кивнул Михаил. И спохватился: – Вы извините!

– Да за что же? – удивилась Джини.

– Что разгадал вашу тайну, – объяснил тот. – Мне кажется, довольно бестактно подобные вещи угадывать, да ещё и вслух о них говорить.

– Ой, нет, это счастье! – воскликнула Джини. – Все нормальные люди знают, что художников надо хвалить, мы это любим. Ну, когда хвалят, и правда приятно! И полезно, как витамин. Но на самом деле художник – не только я, многие мне то же самое говорили – ждёт понимания. Это самое драгоценное. Свидетельство, что ты в мире не настолько один, как обычно себя ощущаешь. А так очень редко бывает. Тут не обманешь. Чтобы похвалить картины, даже когда они не особенно нравятся, достаточно быть добрым, или просто вежливым человеком. Но для понимания недостаточно вежливости и доброты.

– Извините, пожалуйста, – сказал Михаил, аккуратно складывая рисунки обратно в папку. – А можно будет через несколько дней к вам ещё раз прийти, чтобы посмотреть другие рисунки? Мне трудно сразу так много. Очень сильное впечатление. Надо переварить.

– Веома, бля, моћна уметност[35]! – встрял Юджин.

Самым удивительным было, что Джини этот его невозможный язык поняла. И загордилась ужасно. Сказала:

– Конечно, обязательно приходите! В любой день.

Просто зима

Утром Джини осознала, что вспоминает вчерашний вечер как хороший, но совершенно нормальный. Словно она всегда примерно так и живёт. Отлично посидели с лэндлордами – раздетые на балконе. В декабре, в июньскую ночь! И про соседку Тому из шестой квартиры мило посплетничали. Оказывается, когда она надолго уезжает из города, её кафе исчезает. А когда приезжает, опять появляется. Ну, с кем не бывает, ладно, понятно с ней теперь всё. И как Юджин сказал: «другая планета из хир, бля», – и сразу так стало спокойно, как будто всю жизнь чего-то такого ждала.

По идее, Джини полагалось быть в шоке – что вообще тут творится? Как? Почему? Что за бред? Я – сумасшедшая, которая ухитрилась снять квартиру у совсем конченых психов? Удачно встретились, что тут скажешь, божья рифма, такой ироничный мир. И так далее, по нарастающей – я чокнулась, все вокруг чокнулись, АААААААААА!

Раньше примерно так бы и было. А сейчас Джини только теоретически прикинула – нормальная реакция выглядит так. Но оставалась спокойной, даже не удивлялась особо, только как бы из чувства долга думала – ну, вот такие, значит, дела. И на всякий случай позвонила родителям, хотя терпеть не могла все эти скайпы-зумы-ватсапы, на звонки отвечала, конечно, а сама предпочитала писать. Но сейчас хотела услышать их голоса, увидеть лица на фоне книжного шкафа, разноцветных корешков антикварной уже Всемирки, проверить, есть ли ещё связь с прежней, старой планетой. И даже немного разочаровалась, убедившись, что да.

Пока – да.