Сказки одного Самайна

Ещё есть Инди – независимый и равнодушный. Инди заделался программистом (заметьте, уже третья вышка! упорный мальчишка, правда), но это его не спасло. В смысле, конечно, не его, а меня. В смысле – с ним мы иногда даже сталкиваемся нос к носу в подъезде, я обычно выхожу подышать поздно вечером, а он приходит с работы, иногда ближе к полуночи, а время от времени и того позже. От сидячей работы Инди отяжелел, хотя в нём до сих пор ещё угадывается Хэлова худоба. У него побаливает спина и отлично растёт борода. Инди женат («Господи, зачем? Жениться должен был Хэл!»), у него дочь Вероника, милая девочка не без странностей. Впрочем, без них так и так не обходится. Когда мы сталкиваемся в дверях, Инди смотрит на меня очень внимательно, но не подаёт виду, что мы знакомы, и, пожалуй, это лучше всего: говорить нам с ним ужасающе не о чем.

В промежутках были другие. Кто-то гостил дольше, кто-то меньше, но имён ни к одному из них не приклеилось. Их я тоже иногда вижу, очень редко, идущими по соседней улице, гуляющими в парке, у каждого из них всё вроде бы сложилось неплохо. Один только Кэп всё ещё обижается. Инди отводит глаза. Хэл смеётся.

И если бы мы все были песней, а чем дальше, тем больше мне кажется, что именно так и есть – причудливой, чудовищной песней на никому не известном гортанном языке далёких морей, песней о человеке со множеством жизней, обычней которого не бывает, – я бы хотел, чтобы припевом был именно Хэл.

Хэл, который утопил берцы в том треклятом болоте и с горя на последние деньги купил драгоценные свои мартинсы, по тем временам почти золотые, а в не менее треклятом лесу потерял наконец-то Кэпа и всех, кто случился после него. Ну ладно, не потерял, иначе нам с Хэлом никогда не увидеться снова – песне нужны куплеты, чтобы дойти до припева.

Пусть когда-нибудь у этого Хэла будет морщинистый лоб, щёгольское коричневое пальто, о котором он мечтал на втором курсе и которое до сих пор нет-нет да и надевает с потёртыми мартинсами уже и не вспомнить какого по счёту пришествия, и всего одна, но всё-таки зелёная прядка на неприлично длинных для мальчика волосах.

И пусть кто-нибудь очень близкий и ласковый так и зовёт его – Helicopter, сокращённо Хэл. Самое дурацкое, самое счастливое моё имя.

А пока что я снова Кэп, у меня квартальный отчёт, и мальчик с зелёными волосами смеётся надо мною в метро, а потом разворачивается и шагает на ленту эскалатора, уходящего в противоположном от меня направлении.

Он мурлычет под нос странную песню, слов которой я не могу разобрать. Но, судя по короткому закольцованному мотиву, он и сам знает от неё только припев.

Я и моя смерть

«Здравствуй!» – говорю я и не жду ответа.

Она кивает, мол, ну конечно, здравствуй, как же ещё. Она никогда не говорит, но всегда кивает. Поняла, рада, что пришла, заходи, садись, чаю хочешь?

И всё это одним движением. Ну разве она не чудо?

«Чудо», – думаю я и, естественно, прохожу.

В её доме всегда тепло и пахнет яблоками и какими-то травами, название которых я никогда не узнаю. Да и зачем мне? Вот именно, незачем. Я просто тут, и это всегда хорошо, хоть и отнимает много сил.

Старый медный чайник закипает на огне. Она не признаёт ничего современного, и в этом она тоже чудо.

Зачем я приезжаю сюда, к чёрту на рога, каждую осень? Так получилось однажды, а теперь это отличная традиция, которая держит меня на плаву, чтобы со мной ни происходило весь этот год. А точнее, всю эту маленькую, всего четыре сезона, жизнь.

Из носика несмело начинает подниматься пар.

«Слишком быстро», – думаю я.

«Значит, ждала», – запоздало соображает моя бедная, раскалывающаяся к дождю голова, и внутри разливается тепло.

Кружка чая с боярышником, медленно согревающиеся кончики пальцев, постепенно приходящая в себя я и молчаливая хозяйка. Смотрит на меня внимательно, давно понимая, зачем я пришла, но всё равно чаем поит и кормит вареньем, как и всегда. В этот раз золотистым, яблочным.

Я не знаю её имени. Да и зачем, если она знает обо мне всё, смотрит мудрыми синими глазами и не спрашивает. Пришла, значит так надо. Кому надо – дело десятое. Важно, что пришла. Сама. Пешком. Ей это почему-то действительно важно.

Достаю из сумки платок, шерстяной и прекрасно-сиреневый, тёплый. Купила случайно, но уже тогда знала, что привезу ей. Улыбается. Ей конечно же не нужно от меня никаких подарков. Зачем ей? Но мне всегда приятно видеть, как она улыбается.

У неё нет возраста, да и, наверное, никогда не было. Она просто однажды появилась и всегда была такой. И всегда была тут.

Жалко, что я узнала так поздно, но чего уж теперь.

Чай допит, но чайник у огня, значит, будет ещё чай. Не прямо сейчас, чуть позже. Сейчас не время. Точнее, не время для чая.

На стол передо мной привычно ложится колода, кубики и перо. В этот раз колода старая и потрёпанная, кубик из серого камня, а перо в коричневое пятнышко. Интересно, где она их каждый год берёт в этой глуши?

Она садится напротив, сплетая длинные пальцы. Мол, сама давай, знаешь, что делать, уже большая девочка.

Я, конечно же, большая. И, конечно же, знаю.