Сказки одного Самайна

Пенка, которая либо съедается мгновенно, либо фу-гадость-какая уже снята большой деревянной ложкой на блюдце, как когда-то делала бабушка. И банка пузатая уже кипятком обварена, и крышки готовы.

И я тихо шепчу твоё имя над огнём.

Всё будет хорошо, говорю я. Всё наладится.

***

Я снимаю ковш с плиты и выключаю огонь. В доме пахнет сливами и шоколадом. Ты наблюдаешь с любопытством кошки за каждым моим движением.

– Готово. Хочешь попробовать, или пусть остынет?

– Хочу, конечно. Давай!

– Тогда вот тебе чай, вот тебе ложка и вперёд.

– Спасибо. А что ты там шептала, если не секрет? Шаманишь опять?

– Да какое там шаманство? Просто сказала, что всё будет хорошо. Веришь?

– Тебе-то? Конечно, верю. Горячее, зараза, но какая же вкуснятина.

– Конечно, вкуснятина. Для тебя же готовила. Всё как ты любишь.

Марго

Тётка Клавдия часто говаривала: «Таким, как ты, приходится выбирать». Ребёнком Марго, конечно, её не слушала. Мало ли, что там бормочут взрослые, особенно если чужие. Тётка Клавдия была не родная, просто соседка. Вечно сталкивались по утрам в общем коридоре, уходили в одно и то же время: тётка Клавдия – на работу, а Марго в школу, потом в «универ», теперь – на работу тоже.

Восемь утра, октябрь, серая хмарь, до метро – десять минут торопливого зябкого шага, до первого снега – пара дней, его уже даже в воздухе слышно. Скоро зашелестит по бурым высохшим листьям, заполняя мир шорохом, который вряд ли повторится до новой осени: листья размокнут, и в следующий раз будет уже не то.

А пока – сухие, шурсткие, хрупкие, как человечья душа.Тонкие, как лепестки цветов, которые Марго каждое утро расставляет по вазам. Подрезает, где надо, обрывает привядшие листики, следит, чтобы в красиво освещённых витринах, где большую часть времени стоят вёдра и вазы, не сбивался температурный режим. Сочетает так, как вряд ли кому-то пришло бы в голову – за это и ценят. Юное, значится, дарование, «ведьма-цветочница», смеётся молодой неженатый босс.

Стоит ему отвернуться, Марго корчит рожу и одними губами произносит хлёсткое: «Угадал». Боссу, понятное дело, не говорит. А смысл?

Девочки-коллеги смекнули быстро, женщины сразу видят. Приняли легко и без разговоров, потянулись за советами, не спорили никогда, впрочем, Марго этого и сама не любила. Замкнутая молчунья, всегда такая была.

Про цветы с детства знала, что да как: кое-что тётка Клавдия рассказала, когда девочкой брала её к себе на пару часов посидеть, пока родители куда-нибудь отлучатся – тогда это было обычным делом, другие совсем времена. Кое-что – соседки в деревне, куда Марго ссылали к бабке на лето: какой траве нынче черёд, какую как собирать, высушивать да заваривать.

Марго было скучно, сверстников в деревне почти не случалось, бывало, целое лето куковала одна, вот и напрашивалась со старушками собирать всякое. Тут запомнила, там приметила. Научилась не спрашивать лишнего, слёту смекать, что велено – повторять бабушка не любила, а нрав имела тяжёлый.

Как-то так и пошло, что никакой «сложной» или «престижной» работы Марго не хотелось. Отучилась на филолога, просто чтобы не спорить с мамой, поставила красный диплом за стекло на полку, плюнула, закончила курсы и вышла работать в уютный цветочный магазин в двух остановках от дома.

Тепло. Запах сырости и орхидей, сладковатый, плотный, как в оранжереях из смутных детских воспоминаний. Колокольчик на двери звенит, когда очередной покупатель, непременно спешащий, переступает порог и глубоко вдыхает. Марго особенно любит этот вот первый вдох, который «всё хорошо». Который «здесь свои правила», и «перестань дёргаться», и «смотри, сколько красивого».

«Смотри, сколько яркого, больше половины названий ты даже не слышал, хотя у нас далеко не самый широкий ассортимент, – шепчет Марго, рассматривая вошедшего из-за двери подсобки. – Выдохни, вдохни, проснись. Сейчас мы с тобой всё придумаем вместе».

И они придумают. Начнут с того, что букет нужен для мамы, на день рожденья. Мама сердита: сын завёл роман и пропал, совсем не звонит, не заходит. Единственный, между прочим, ребёнок, вечная жертва и радость, а домой даже носу не кажет, съехал куда-то за тридевять земель к первой встречной. «Это она сгоряча», – негромко приговаривает Марго, одну за другой открывая дверцы витрин и собирая по вазам пару цветков отсюда, тройку оттуда, и ещё вот этого добавить, и этого, и вон того… А растерянный парень, выговариваясь о наболевшем незнакомой цветочнице, «хотя не собирался ведь жаловаться, и вообще, у меня всё хорошо, я скоро женюсь!», расправляет потихонечку плечи.

«Вот так-то лучше», – мысленно смеётся Марго, сохраняя сосредоточенный вид. Пусть думает, что она собирает букет на ходу, незачем ему знать, что, как только прозвонил колокольчик, она без всяких рассказов знала, что ему нужно. Пусть выйдет отсюда спокойным и лёгким, нынешним мальчикам этого очень уж не хватает, сколько бы им ни было лет.