Сказки по телефону

— Нашли время думать о фиалках! — сварливо заметил адвокат.

— А мне все равно! — весело объявила синьора. — Пусть я опоздаю в свое министерство, пусть мне устроят головомойку, пусть что угодно! Уж раз мы здесь очутились, я хочу вволю нарвать фиалок. Я их десять лет не рвала.

Она первая выскочила из троллейбуса, вдохнула всей грудью ароматный воздух этого удивительного утра и стала набирать букетик хрупких лиловых цветов.

Видя, что троллейбус не намерен двигаться с места, пассажиры один за другим вышли на волю, одни — чтобы размять ноги, другие — выкурить сигарету. Их дурное настроение мало-помалу растаяло и исчезло без следа, как туман под солнцем. Один сорвал маргаритку и старался воткнуть ее в петлицу пиджака, другой наткнулся на кустик пока еще зеленой земляники и закричал:

— Это я ее нашел! Вот сейчас оставлю здесь свою карточку, и, как только моя земляничка поспеет, нарочно приеду и соберу ее всю до ягодки. И пусть только посмеют ее тронуть!

И что вы думаете, действительно вытащил из бумажника свою визитную карточку, проткнул ее прутиком и оставил рядом со своей земляникой. А на карточке было напечатано:

«Доктор наук Джулио Боллати».

Двое служащих из министерства образования сложили свои газеты, скатали их в тугой ком и принялись играть в футбол. И каждый раз, когда им удавалось ударить по своему самодельному мячу, они кричали:

— Пенальти!

— В девятку!

Одним словом, никто и никогда в жизни не узнал бы в них тех самых служащих, которые всего несколько минут назад хотели растерзать на части невинного водителя и еще более невинного кондуктора. И тот и другой также вышли из машины, присели на травке и, разделив по-братски бутерброд с яичницей, устроили себе пикник на вольном воздухе.

— Смотрите! — крикнул вдруг адвокат.

И как раз вовремя. Троллейбус дернулся, сам собой тронулся с места и медленно покатился назад, к дороге. Пассажиры бросились за ним вдогонку и едва успели вскочить в него на ходу. Последней села синьора с фиалками.

— Как же так? — обиженно воскликнула она. — Нет, это несправедливо! Только-только вошла во вкус — и пожалуйста!..

— А интересно все-таки, который теперь час? — спросил один из пассажиров, когда троллейбус, вернувшись на свой маршрут, помчался вниз по улице Дандоло.

— О! Наверно, уже так поздно, что лучше не смотреть! — в один голос воскликнули остальные пассажиры, и все, как один, посмотрели на часы. Посмотрели и… Вот так сюрприз! Часы показывали ровно без десяти девять. Как видно, все это время стрелки не двигались, и те несколько минут, пока троллейбус стоял, пассажиры просто получили в подарок.

— Как же это может быть? — удивленно повторяла синьора с фиалками.

И все остальные пассажиры тоже удивлялись. Между тем у каждого перед носом была газета, и в каждой газете на самом верху было ясно напечатано число — 21 марта. А в первый день весны все возможно.

Пятерка с плюсом

— Караул! Спасите! — кричала бедная Пятерка, что есть мочи улепетывая по улице.

— Что с тобой? Что случилось?

— Что! Неужели вы не видите, что за мной гонится Вычитание? Если оно меня догонит, случится такое несчастье!..

— Ну уж, скажешь тоже, несчастье!

Но несчастье все-таки случилось, да еще какое! Вычитание подскочило к бедняжке сзади, сграбастало ее за шиворот и ну полосовать своей острой-преострой шпагой, которую все принимали за обыкновенный минус. Только клочья полетели от бедной Пятерки, и неизвестно, осталась бы от нее хоть одна-единственная единица, если бы, на ее счастье, мимо не проехала длинная-предлинная иностранная машина. Вычитание оглянулось на минутку, чтобы посмотреть, нельзя ли ее немного укоротить, а Пятерка, не будь глупа, — в сторону, юркнула в первое попавшееся парадное и забилась в самый темный угол. Однако она уже не была больше Пятеркой, а стала Четверкой, да вдобавок еще с разбитым носом.

Сидит Четверка ни жива ни мертва — и вдруг голосок такой-то ласковый, такой участливый, будто заговорило само Сострадание:

— Бедняжка! Кто же это тебя так отделал? Ты подралась со своими товарками, да?

О, если бы Четверка сразу разглядела, кто это говорит таким сладким голоском! Она бы, верно, воскликнула, как один мой знакомый: «Караул! Филантропы! Спасайся кто может!» Потому что медовый голосок принадлежал Делению. Да, перед Четверкой стояло Деление собственной персоной.

Бедная Четверка пропищала чуть слышно: «Добрый вечер», — и попробовала было бочком, бочком протиснуться к выходу. Но Деление оказалось проворнее. Оно выхватило свои страшные ножницы и — трах! — разрезало горемыку пополам. Не стало больше Четверки. Вместо нее оказались две Двойки. Одну Деление запихало себе в карман, а другая не растерялась и опрометью — за дверь. Перебежала через улицу и чуть не на ходу вскочила в трамвай.

— Когда-то я была Пятеркой, — плакала она, — а теперь смотрите, что от меня осталось.