Сказки про Ивана-Царевича и Иванушку-Дурачка

– А на хрена? Если не получится, если люди не ахнут, то тут уж пиши не пиши, ничего не поможет.

– А лабораторию можешь показать?

Миша помолчал, а потом резко поднялся на ноги:

– А давай. Но учти, этого еще никто, кроме брата, не видел, понял? Никто! И ты посмотри и сразу же забудь. Уяснил? – Иван кивнул – Тогда пошли.

Мишины рисунки Ивана поразили. Там и вправду в эскизной форме было то, о чем Миша говорил. Графика была четкая, жесткая, с мощной светотенью, так что Иван сразу представил себе, как это будет выглядеть в материале, тем более что кое-где для масштаба были пририсованы фигурки людей. Увиденным Иван был потрясен. Он сразу припомнил то двойственное ощущение, которое он испытал, разглядывая как раз недавно подновленные, странно и кричаще яркие фрески Микеланджело. Все вокруг восхищались, а в особенном восторге был младший Иван. Поэтому Иван спрятал подальше свое разочарование, охал и ахал вместе со всеми. Но чувство неудовлетворенности, которое Иван списывал на свою искусствоведческую темноту, осталось. И вот теперь, глядя на поразительную графику горбоносого и краснолицего бородача, он испытывал настоящий катарсис.

– Слушай, Миша – неожиданно для самого себя сказал Иван – да ты же чертов гений!

Миша спокойно кивнул:

– Брат то же самое сказал. Слово в слово. А еще сказал, что собственноручно меня закопает, если я этого не сделаю, понял? – и засмеялся.

Потрясенный увиденным, Иван начал прощаться, почувствовав вдруг неловкость от того, что оторвал мастера от его фантастической работы. Миша был доволен произведенным его эскизами эффектом, но Ивана не удерживал, и даже вполне светски проводил до выхода из цеха. Милка со своей сворой была тут как тут, преданно глядя на Мишу в ожидании каких-нибудь распоряжений.

– Славная она псина – сказал Миша, глядя на остроухую Милку – Своих держит вот как, а чужим здесь всегда п….ц. Ей не важно кто, кошки, собаки, люди, рвет только так. Тут бандиты приезжали, думали стрелку устроить, так им, мудакам, отстреливаться пришлось. Хорошо, что стреляют они херово, никого из Милкиных не задели. Я брату звякнул, так эту сраную братву прямо за забором мордой в грязь и положили. А они, козлы, после Милкиного приема ОМОНу обрадовались, как маме родной. Мне брат с мясокомбината подкидывает для Милки кой-чего, так что она не от голода такая строгая, а из уважения, понял? Но подвала даже она боится, представляешь? Стечкина с Калашниковым не испугалась, а подвала боится и своих к нему не пускает.

– Какого подвала? – спросил Иван.

Миша помрачнел:

– Да есть тут под заводом подвал. Считай, что еще один завод, только пошире. Так я все щели заварил, какие нашел. А Милка и самих этих щелей боится. Помнит, сука, что-то…

– А ты в этом подвале был? – спросил Иван, насторожившись.

– Сунулся поначалу, так едва ноги унес…

– А что там такое?

– Сам не знаю, но страшно было очень… Ну, бывай! Жду через три года – и Миша, ухмыльнувшись, легонько пожал Ивану руку.

Идя к оставленной невдалеке машине, Иван думал о Мише, о его фантастическом замысле, о страшном подвале и о бесстрашной Милке, которая боялась не Калашникова, а этого подвала. А потом он вдруг вспомнил, что фамилия Мишиного брата, а, стало быть, и самого Миши – Архангелов. Довольно редкая фамилия, надо сказать. Так что же это получается, охнул про себя Иван, ведь если гениальный Миша носит фамилию Архангелов, то он, стало быть, Михаил Архангелов! Микель Анджело, если говорить не по-ненашему… Ну и ну…

33.