Сказки русского ресторана

Басамент твёрдо глядел на Заплетина бледно-голубыми честными глазами, какие бывают, как ни странно, не только у порядочных людей, но и у отъявленных негодяев. Заплетин взглядов в упор не выдерживал. То ли, — себе он объяснял, — не доставало ему характера отвечать взглядом на долгий взгляд, то ли считал он борьбу взглядов бессмысленным состязанием.

Глава 2. Сто процентов в месяц

К столу Абадонина осторожно приблизился Амерян. Рассуждая логично, его осторожность была совершенно неоправданной. С чего это владелец ресторана будет церемониться с посетителем, который уселся за лучший столик, за который лично сам Амерян устраивал самых важных гостей. Конечно, увидев там незнакомца, Гарик сначала решил спросить Римму, какого это чёрта, и так далее.

— Да как же? — сказала девушка. — Этот мужчина…, — глянула в записи, — этот Абадонин мне сказал, что вы дружили ещё со школы. Что вы его лично пригласили…

«Абадонин? — задумался Гарик. — Со школы? Чего-то не помню».

— Ладно, работай, — сказал он Римме. — И на всякую дрянь не отвлекайся, — кивнул он на толстый журнал перед девушкой.

«Ну-ну, поглядим на школьного друга», — думал он, направляясь к столику, за которым незнакомый человек в тот момент закусывал бутербродом, густо обмазанным чёрной икрой.

Незнакомец поднял глаза на Гарика, широко улыбнулся, вскочил со стула.

— Сколько лет, сколько зим! Да ты чего? Что ли, в самом деле, не узнаёшь?

— Напомни, — сухо сказал Гарик.

— И Полину Никитичну забыл? Помнишь, как мы в четвёртом классе учились стирать белые воротнички?

Взгляд Гарика потеплел.

— Конечно, помню. А вот тебя… А звать тебя как?

— Да Леонард я. Лео. Помнишь, как ты в девятом классе разбил мне нос баскетбольным мячом? Сам же потом оттирал мою кровь, и даже майку помог отстирывать.

«Чёрт знает что, — растерялся Гарик. — Всё это помню, а вот его…Да, вроде, и не было у меня знакомых по имени Леонард».

— Ну что, до сих пор меня не признал? А Осипа помнишь? Из «Ревизора»? Ты был Хлестаковым, а я Осипом. Помнишь, как во время репетиции мы с тобой едва не подрались? Слишком ты в роль тогда вошёл, командовал мной, как своим рабом.

— Осип? — Гарик себя ощутил человеком с отшибленной памятью.

— Да хрен с ней, с памятью. Ненадёжна. И непредсказуемо избирательна. — Руки Абадонина разлетелись для дружеского объятия. — Давай лучше тяпнем за нашу встречу.

— Ну и встреча! — воскликнул Гарик. И отдался в объятия Абадонина. Фальшивил, конечно, но что оставалось после трёх школьных эпизодов, которые он тоже не забыл.

Тяпнули по стопке, побеседовали, припомнили каких-то одноклассников, но, покидая стол Абадонина, Гарик был всё в том же недоумении. Да, наша память, в самом деле, непредсказуемо избирательна.

Попрощавшись со школьным другом и направляясь в свой кабинет, Гарик, как любой хозяин бизнеса, придирчиво оглядывал помещение, подмечая мусоринки на полу, сбившуюся скатерть, отсутствие бокала, опухшее лицо официанта, — с тем, чтобы тут же позвать менеджера и указать на недостатки. И тут его взгляд узрел на стене картину, которой он раньше не видел.

На этой картине, совсем маленькой, размером с лист писчей бумаги, художник выписал двух мужчин, в полный рост, в элегантных костюмах и даже с бабочками под шеями, и похожих, как близнецы. Придвинувшись ближе, Гарик заметил малую разницу между мужчинами: выражение лиц было несколько разным, — у одного как бы лукавое, у другого слегка нахмуренное. Да, и бабочки были разные, одна была чёрной, другая белой. «Какой идиот, — взбеленился Гарик, — приволок эту мазню; она ни размером, ни содержанием совершенно не вяжется с рестораном». Он тут же велел пригнать к нему менеджера. Менеджер тоже обалдел, увидев незнакомую картину, и тут же послал официанта содрать её со стены. Эта простая операция у официанта не получилась, он даже сбегал за инструментами, начал стучать и скрежетать, и даже сумел повредить стену. Уже посаженные клиенты нервно оборачивались на шум, а новые, входящие в ресторан, невольно притормаживали с мыслью: что, так и будет продолжаться? не могли, что ли, раньше ремонт закончить?

Гарик, наблюдавший со стороны, взбеленился ещё больше, когда бестолковый официант, не способный справиться с мелким делом, вдруг грохнул по стенке молотком, оставив в ней хорошую дыру, и отшвырнул молоток на стол, отчего там разбились пара бокалов. После того он осел на пол, и, обхватив лицо руками, стал громко рыдать, хохотать и икать.

Лицо Гарика побагровело. С улыбкой, предназначенной для посетителей, но с такой искусственной и искажённой, что лучше бы он не улыбался, он подошёл к картине вплотную, подёргал за тонкую оправу, — картина даже не шелохнулась. В момент, когда Гарик тронул оправу, ему показалось, что от картины повеяло трудно объяснимым, чем-то таким, от чего хотелось плакать и смеяться одновременно…

— Ладно, ты, — пробурчал Гарик, наклонившись к уху официанта. — Мотай отсюда. Потом снимем.