Сказки-секунды. Высматривая мага (СИ)

— Свой дом завсегда милее. Тесно в детинце, тесно в слободке. В одной Баше вашей и есть простор… Ну да далече глядеть — шубу летом надеть. Спеши, Грета, домой, бо, чую, папенька твой скоро вернётся. Успеешь чайку ему заварить? — лукаво подмигнула старушка и протянула ей свёрток холста. Грета знала: в этом холсте — деревянная шкатулка, в которой папенькины склянки да банки, шестерёнки да мензурки. Заглядывать в шкатулку ей настрого запрещалось, если только с папенькиного позволения да из-за его плеча.

Грета забрала шкатулку, поблагодарила, надела рукавицы и вышла на порог. Снег повалил тугой стеною, плотный, белый-белый, так что и не различишь, где берёза, а где снегопад.

— Иди аккуратно, да поторапливайся, темнеет нынче рано.

— Хорошо. До свидания!

— До свидания, Грета. Завтра не забегай, и на той неделе тоже. Нечего пока передать. А вот под Рождество, пожалуй, жду тебя. А то и вместе с папой заглядывай.

— Ладно! — крикнула Грета уже издалека, с тропинки, прицелившись на слободку и поспешая со всех ног. Мокрый снег в сапогах морозил ноги, снежинки залетали в рукава, ветер раздувал подол. К тому же тучи затянули небо, облака стали тёмными, седыми — вот-вот начнётся метель, а с ней не шути. До слободки бы добраться, а там уж как-нибудь…

Едва она миновала обледенелую городьбу, как непогода разыгралась вовсю. На улицах уже не было весёлой суеты, не резвились редкие снежинки. Люди торопливо прятались по домам, запирали двери, захлопывали ставни. Колдовская метель начиналась.

Грета юркнула в Башню. Площадь перед ней ещё не замело, но лавочки первого этажа были закрыты. В вышине уютно и надёжно светились окна классов, раскачивался, разгораясь над входом, цветной фонарь. В самом верху широкое окно (отсюда казавшееся узеньким чердачным) со стеклянными ромбами в переплёте отражало белые высокие снежные тучи. Вздохнув, Грета потихоньку, оберегая шкатулку, поднялась по лестнице, миновала коридор (в классах жужжали лампы, скрипели перья) и пробралась к себе. Папеньки ещё не было.

«В метель попадёт», — с жалостью подумала она и поставила самовар. Шкатулку Грета спрятала во второй ящик шкафа. В первый ей заглядывать запрещалось. Ни под каким видом, говорил папенька. Ни под каким видом, Гришенька моя.

Зашипел самовар, вызрела в маленьком чайничке заварка, разрумянились в тепле бублики и ватрушки, а папеньки всё не было. Грета сидела у окна, приоткрыв створку, слушала, как воет метель, как в пустоте внизу мечутся снежные вихри. Не впервой было ей оставаться одной на ночь, в Башне она ничего не боялась, боялась только за папеньку. Где он теперь укрылся? Где пережидает метель?

Грета засветила узорные фонари под потолком и села к столу, взялась за книжки. Но не за свои, ученические, а за иностранные, чужеземные тома. Навигация, астрография, кораблестроение… Странные и красивые слова были в этих книгах. Улыбаясь, Грета склонилась над рисунком фрегата, провела пальчиков по объёмистым, вздутым ветром парусам. Представила огромное море, такое большое, что ещё больше и белее нынешней метели. А по нему, качаясь, плывут красные корабли, плывут прямо к солнцу… Покачиваются, вздыхают на волнах, не боятся ни штормов, ни снегов. Грета и сама вздохнула, да не заметила, как уснула.

— Гришка, просыпайся. Иди в кроватку. За полночь на дворе. Иди, Гришенька, умойся да ложись спать.

Грета приоткрыла глаза. Рядом с ней, на столе, теплилась венецианская лампа (папенька привёз к началу её учёбы), но в комнате было темно. Сквозь стекло с чистого чёрного неба глядела бело-жёлтая, как головка сыра, луна.

— Папенька! Где ж ты был так долго? Я тебе от Маремьяны всё, что велено, принесла…

— Я уж видел. Задержался, прости, сердечко моё. Задержался…

— Задержался или задержали? — проницательно спросила Грета.

— Ох ты, Гришка! Не заговаривай меня, давай лучше ужинать. Ну-ка, хозяюшка, ставь заново самовар, он уже остыл совсем.

Грета поставила самовар, побежала в кладовую за вареньем, достала чашки, блестящие ложки (сама начистила!), выложила на блюдца пряники и джем. Тугая струя побежала из самовара в фарфоровые, тоже из Венеции, чашки.

— Папенька! — вдруг спохватилась Грета. — Ты ведь голоден, сушками не насытишься!.. Может, тебе горячего приготовить?

— Ах ты хозяюшка моя, я пообедал, пока ты спала, не волнуйся. Давай, давай, усаживайся.

Грета поправила платье, села напротив и радостно на него посмотрела:

— Ну, как дела, папенька? Ты доволен? Всё в порядке? Метель-то унялась…

— Всюду нос сунешь, Гришка! Не следует тебе об этом знать пока, и думать не следует. Учись, Гришенька, расти, а там видно будет.

— А что видно? Будешь ли ты меня колдовству учить?

— Грета! — повысив голос, он погрозил пальцем, сдвинул брови, но Грета видела: в уголках глаз собрались морщинки, папенька вот-вот улыбнётся.

— А вот о чём я сегодня прочла! — ловко отвлекла его дочь. Он распознал, конечно, уловку, но поддался.

— Ну-ка, ну-ка, о чём?

— Папенька, а правда, можно построить такой корабль, чтобы по небу летал?

— Это где же ты о таком вычитала, разумница моя?..