Книга. Теперь главное — книга. Раскрыть и пробежать глазами знакомые строки. Фигуры, манекены, образцы материй, открытки и коричневые конверты. Листать, оставлять их позади. Искать.
Вот оно. Описание, такт за тактом.
Крол снимает с полки ребристый мягкий кубик и раскатывает его по столешнице в плотный овал. Из ящика сама собой появляется горсть фарфоровых зубов. Раз — и овал уже напоминает лицо с застывшей жалобной улыбкой и удивлёнными бровями в форме скрипичных эфф.
Крол садит лицо на лопатку и относит к крохотной печи. Из-под кривых, сложенных пирамидкой кирпичей выглядывает штукатурка, словно крем между слоями пирога. Крол закрывает заслонку и бросает взгляд на часы. Песок течёт и смеётся.
…
Розовая материя из глубинных ящичков, старое кружево, которое он берёг только для неё. Крол выкраивает рукава, намечает мелом припуски, режет, позабыв экономить ткань. Мелкие розовые цветочки отражаются в лезвии, осыпаются из-под него.
Песок течёт, скрипка тревожится громче.
Время остудить лицо. С лопатки оно соскальзывает в воду, поднимая брызги пара. Крол отбегает, не дав влажным каплям пропитать своё матерчатое тело. Лицо с закрытыми глазами шипит в холодной воде.
…
Самая лёгкая вата. Как будто где-то рядом тополь только-только отпустил с веток пух, и он ещё не успел ни запылиться, ни впитать в себя воздух, ни даже достать земли. Крол рвёт вату лапами и зубами, ласково, очень бережно вкладывает её внутрь розовых рукавов. Остужает, осушает бледное лицо и укладывает его поверх наполненного ватой тела. Выкраивает уши, примеряет на свои — как раз! — и осторожно приставляет к лицу. Теперь это она, теперь касаться её уже страшно. Она уже жива, только спит. Нельзя сделать больно. Нельзя потревожить…
Аккуратно, миллиметрик в миллиметрик, зашить шов на спине…
Она лежит на столе, прекрасная и розовая. Она спит. Крол трогает её за лапу — трепетно и с боязнью. Он сшил, он создал, осталось самое тяжёлое.
Тянет за другую лапу, не теряя терпения и страха. Гладит по плечу. Приподнимает, усаживает. Розовая кукла, самая красивая на свете кукла, чуть ниже него.
Он опускает её на пол, но, стоит расслабить лапы, как она падает, и Крол подхватывает её в свои объятия. Нежно усаживает на стул. Она спит сидя, не открывает глаз, не говорит, что она есть, что она жива.
Он читает ей книги. Он рассказывает ей о своей картотеке. Он в отчаянии показывает на свой стол, сокровища, иголки, нитки и ракушки. Он чувствует, как внутри, где-то под полосатой тканью, рвётся и мягко неприятно стучит его ватное сердце.
Розовая материя шуршит о стулья, а песок в часах продолжает танцевать вниз под тревожную скрипку.
И Крол понимает: нужно покориться скрипке и тревоге. Он берёт книгу, листает страницы, оставляя позади чертежи, схемы и ткани… Вот она, музыка. Вот она, скрипка.
Он замирает на секунду, глядя на её кружевной воротничок и бордовые пуговицы. Проснись. Пожалуйста, проснись. Я так хочу узнать, какого цвета твои глаза.
Один вздох, и смычок ложится на струны. Время застывает, застывает взгляд стеклянных глаз, воздух внутри и снаружи, и Крол может только как кукла наклоняться вперёд-назад, в такт мелодии.
Но ноты охватывают его блестящей лаковой рекой, или рукой в лайковой перчатке, чем-то бархатным и светлым, тонким, как волос смычка. И он уже раскачивается, закрыв глаза, позабыв глядеть на часы и на неё.
Кабинет и нитки, печь и картотека — всё растворилось в скрипичной музыке. Есть только ветер оттого, что она поднялась с кресла.
Крол смотрит перед собой, и лапа со скрипкой уходит в сторону. Пришло время менять маску; его лицо улыбается.
А она только глядит бирюзовыми глазами в его рыжие и боится улыбнуться. «Не может улыбнуться!» — с внезапным ужасом понимает Крол, вспоминая, что сделал для неё только одно лицо. У него самого было три: обыкновенное, сконфуженное и счастливое. Он мог улыбаться, если хотел.
И он улыбнулся, прижав её к себе.
Бирюзовые, твои глаза всё-таки бирюзовые, — думает он целое мгновенье, превращаясь в разноцветный, как нитки, туман, проносясь по своей мастерской, разглядывая её так бесконечно долго и радостно. Он отдал ей книгу, отдал ей скрипку, отдал ей ключ.
Он — её — создал.
…
Песок вытек до дна. Крола прижимает к себе кожаный фолиант и смотрит туда, где только что растаял туман. В чертежи над столом. В рисунок скрипичных эфф. В пустую верхнюю клепсидру.
Вторая Главная Пара Кролов синхронно выгибает левую бровь. Часы оборачиваются, и в её шитых ушах начинает тревожиться скрипка.
Твоя игра, Тараська
«Завтра, завтра ты поймёшь, как хорошо тебе было сегодня», — повторяла Рита, раскачиваясь на стуле и сдавливая виски.
«…как хорошо мне было вчера», — сквозь зубы цедила она, с силой развинчивая кран и подставляя лоб под холодную струю.
«Что мне с ней делать?» — шептала женщина в бесстрастно гудевшую трубку минутой позже. «Что мне делать?..»
Трубка наконец ожила, и Маргарита, не дав собеседнице опомниться, зачастила:
— Она пропала. Опять. Я боюсь. Я устала. Каждый день… какой-нибудь сюрприз…