Сказки-секунды. Высматривая мага (СИ)

Вернувшись домой после первой побывки в городе, Ивар нашёл свой стол нетронутым, словно никто его и не касался.

— Ты можешь сидеть за ним, — ласково, с новой покровительственной ноткой сказал он. — Можешь брать мои карандаши и перья. Можешь читать книги. Я разрешаю.

И Сирик воспользовалась разрешением. Обычно Ивар уходил в город на неделю, но иногда задерживался и дольше. В такие дни она особенно тосковала, допытываясь у Мастера, чем Ивар занимается, где живёт, с кем водит дружбу.

— Сирик, — говорил Мастер. — Ивар — юноша-колдун, он сумел отворить калитку, а значит — вступил в силу и расцвет. Он не должен больше отчитываться перед Мастером, а потому я только гадаю, как он проводит время.

— Ну Мастер, — тянула Сирик, придвигая к наставнику очередное блюдо, приготовленное ею во время урока. — Уж до чего-то ты догадываешься!

— Хитрая Сирик, — довольно усмехался Мастер. — Конечно, догадываюсь. Но почему ты сама не спросишь Ивара о том, что он делает?

Сирик на минуту смутилась, но ответила:

— Он не любит об этом рассказывать, Мастер. А я не хочу спрашивать. Каждый раз он становится чуточку высокомерней от моих вопросов. Словно знает что-то такое, что недоступно мне.

— Но ведь так и есть, — заметил Мастер.

— Да, — с грустью ответила Сирик. — Но я же не виновата. Это вы не пускаете меня в город…

— А разве тебе не хватает дома? — спросил он.

Сирик улыбнулась: дома ей хватало. Зимой крыльцо выходило в городской сквер, правда, всегда пустынный, но такой заснеженно-красивый, таинственный и манящий дальними огнями. Осенью дом оказывался на пышной багряной опушке ласкового леса. Весь октябрь он просыпалась под щебет осенних птах, глядя, как облетают и редеют листья, как, трогательно-тонки, качаются на ветру голые прутья ветвей. Поздним ноябрём по ступеням крыльца можно было сойти в сырую глушь старого бора. Шаг от порога — и ты в кругу вековых сосен, которые видят сны о том, как станут мачтами кораблей. Всю зиму двор звенел голосами с дальнего катка, а весной расцветал ягодной поляной: облепиха и малина, клубника, черника и барбарис, морошка и ирга, смородина, крыжовник и земляника, вишня и черешня. Между летних солнечных ягод сочились родниковые ручьи, а к ним склонялись тяжёлые ореховые прутья, такие же спелые и крепкие, как в ту пору, когда орехам положено наливаться силой. Летние месяцы были любимой порой Сирик, но и в другое время она не унывала.

— Мне хватает дома. Но мне не хватает магии, — честно ответила она.

— Вот как, — задумчиво произнёс Мастер, оглядывая Сирик. — А разве ты не чувствуешь, что и дом, и его крыльцо, и сама ты магией просто полны?

— Чувствую, конечно, — рассмеялась Сирик. — Порой мне кажется, что я состою из магии насквозь, оттого мне и легко составлять новые чары — они будто отзываются на мои мысли. Но я бы хотела пользоваться ею, этой магией внутри. Магией внутри, — тише повторила она.

— А ты и пользуешься ею. Погляди, как уютен дом, как он спокоен и прочен. Это ты, маленькая хозяйка, делаешь его таким.

Сирик зарделась, довольная похвалой.

— Только не всегда понимаешь, как это выходит, — тихо добавил Мастер. И, не дав Сирик подумать, попросил: — А завари-ка мне чаю, милая Сирик. Давно я не отведывал твоих чудесных отваров.

Сирик, вдохновлённая словами Мастер ("маленькая хозяйка", "чудесные отвары", а главное — "милая Сирик"!), полетела заваривать чай. В её маленьком котелке на учебным очагом как раз настаивался чудесный чай, новый, тот, что не пробовал пока даже Ивар. Этот чай до поры до времени Сирик держала в секрете — такой он вышел ароматный и колдовской. Иногда Ивар возвращался из города расстроенным и усталым. Вот для таких-то случаев Сирик и выдумала новый отвар. Выпьешь его — и на душе спокойней. Но, уж коли Ивара рядом нет, а Мастер, похвалив её чаи, попросил что-нибудь заварить, значит, и честь пробовать выпадет ему.

— Этот чай зовётся "яблочный штрудель", — сказала она, ставя на стол две чашки, молочник, сахарницу и пузырёк с корицей. — Попробуйте, Мастер, и расскажите мне, что почувствуете!

Мастер взял чашку и внимательно глянул на Сирик.

— А ты растёшь, девочка моя. Уже не тот воробышек, что прежде. Но всё ещё мала.

— Пейте! — улыбнулась Сирик, и сама подвигая к себе чашку. Но Мастер взглядом остановил её. Движение бровью — и чашка Сирик исчезла вместе с яблоневым чаем.

— Я сохраню его про запас. Уж больно хорош аромат, — объяснил Мастер. А ты, если пожелаешь, отведай вот это.

На столе перед Сирик возникла чашка тонкого фарфора, цветом белее сахара и нежнее сливок. По ободу шла золотая кайма, а под ней гуляли светло-сиреневые стрекозы. Чашка стояла на таком же тонком блюдце с резной салфеткой. Тонкая ложечка дрожала, звеня о фарфор.

— Какая красота! — прошептала Сирик, разглядывая стрекоз.

— А ты попробуй, — подзадорил Мастер, любуясь ученицей.

Сирик взяла чашку, осторожно поднесла к лицу и осторожно понюхала, словно отвар или зелье.