Сказки Старой Эль

Я не видела его никогда, мои братья укрыли меня с матерью в доме и выходить запретили, я бы вырвалась, но мать слезами мне подол вымочила и упросила остаться. Только позже, много лун спустя младший братик мой выговорил, от лихорадки сгорая: «А у тебя, Лея, как у него глаза, чёрные-пречёрные, ночные». Сказал и глаза свои карие закрыл навсегда. А я, сколько б ни плакала, не смогла черноты той гибельной ни смыть, ни убавить…

Воронёная сталь доспехов ей грудь теснила, но дева шла, пощады к себе не зная. Старые ножны за спиной приняли меч лесной, теплился в ладанке огонёк заветный… Нет, не заступили ей путь слуги, нет, не запирали они двери, шла она – как ветер летела, только билось сердце птичкой пойманной, только гасли свечи в покоях ледяного колдуна… А когда полная тьма поглотила всё, дева вскрикнула и замерла. В тишине последние ступени миновала и дверь резную распахнула. На самом верху одинокой башни, у узкого окна ждал её черноглазый ведун, белый всадник, северный властелин Зима, повелитель бурь и снегов, страх пустынь.

– Что ж, дитя, я думал, ты будешь править со мной – над всем этим миром, над этой горой. Я подарю тебе коня – такого же белого, как мой – Лунным Сиянием я зову его. Только представь, как прекрасен будет наш полёт! Лишь холодные звёзды в чёрной глубине сияют над тобой, клубится звёздная пыль под копытами коней, в тучи собирается, снегом сыпется на холмы…

– Что мне конь и вся власть, когда братья мои спят мертвым сном! Это ты их убил, колдун! Ты сам зажег в моём сердце пожар, и ледяное сердце не выдержало – дрогнуло под потоками огня, что месть во мне родила. Знаешь, как она горяча?

– Знаю. Когда-то и эта гора была горяча, потоки огня бежали по ее склонам, но я остудил их, и она уснула на веки. Великая власть мне дана. Да некому передать её. Протяни руку, дочь моя, и твое сердце вновь камнем обернется.

– Не боишься, что огонь мой сильнее льда?

Усмехнулся колдун, вскинул посох:

– Та искорка, что ты несешь, под плащом скрывая?

– Та искорка, что меч зажжет, который царь лесной из плеча своего вырвал!

Но дева меч не подняла, лишь сжала ладанку на груди – если вспыхнет огонь, не будет обратного пути, без деревянного меча не жить Миру-царю, а без царя зачахнет лес заповедный, умолкнут птицы навсегда.

Ледяной колдун пристально посмотрел на дочь и качнул головой:

– Нет. Не тебе тем мечом разить, от твоего огня только вспыхнет он и сгорит. И… подумай, дитя, что будет с лесом, что будет с миром, если ты одолеешь меня? Уйдет холод, растают льды, поднимется большая вода и поглотит всё до самого неба. Я держу равновесие, дочка. Мы с твоей матерью стоим по разные стороны огромного колеса, мы меняем жизнь и сон, пробуждение и покой. Нам бы никогда не встретиться… Но есть миг в году, когда ночь и день равняются, протяни руку – и коснёшься. Однажды я протянул руку, и златоволосая красавица не оттолкнула меня. Ты должна была жить в этом замке, но твоя мать вывела тебя на перепутье. Отдала людям! – Зима обрушил посох на пол, и замок содрогнулся. – Отдала моё дитя!

– Ты убил тех людей, колдун, – зло сощурилась дева, дрожь земная её не страшила. – Полегчало тебе? Думал так ты вернешь меня – силой? Гневаясь и разрушая?

– Ты идешь по моим следам, – обронил северный властелин, и как звёзды вспыхнули его глаза. – Ты дочь моя. Прогнала псаря, вьюгу отхлестала. Там, где матушка твоя пела и лаской укрощала, ты шла напролом. Как и я. Так ступай ко мне! Руку протяни! Я верну тебе всё, что люди глупые отняли, сядешь ты одесную меня на ледяной трон, вечность будет тебе уделом, пока ввысь не унесет тебя конь. Что тебе те мгновения, когда росла ты в шатре, среди смертных и немощных, слабых, угасающих столь же быстро, как свеча горит?

Медная ладанка на тонком шнурке, зазвенев, покатилась по полу. Зашуршали старые ножны, выпуская меч, и с глухим стуком он наземь упал.

Дева очи подняла, слёзы осушила.

– Те мгновения…

– Против вечности, дитя! Против вечного…

– И холодного!

– Да. Против ледяного…

– Мой меч против твоего меча, – молвил Мир, ступая в круг башни и ладанку с пола поднимая.

Ледяной колдун не терял ни мгновения, его посох описал широкое полукружье и обрушился на склонившегося лесного царя, но тот ловко перекатился в сторону, подхватил меч, и ладанку не упустил. Он стал у окна, сжимая оружие, готовый сорвать одним движением витую крышечку. Дева вскрикнула у двери, Зима против Мира высился, и всё ярче, всё нестерпимей хрусталь в его посохе блистал. Но вот повеяло теплом, словно солнце глянуло в окно, птицы защебетали, травы зашумели – сама Лето госпожа в комнату ступила.

Золотые косы её струились поверх платья зелёного, расшитого маками и горицветами, мальвами и астрами. Янтарный пояс и очелье, жемчугом убранные рукава, ясный взор и, словно перелив ручья, слова: