Сказки Старой Эль

Встала она рядом, и поневоле подивился он красоте её и силе. Не уступала дева Миру ни в росте, ни в стати, ни в гордости – не такой она ступила на границу леса! Русло ручья было выстлано янтарём, сосны в изобилии росли на берегу и щедро кропили воду клейкими каплями., Дева склонилась над ручьём, и прозрачно-золотая вода затуманилась – то песок пустынь заклубился, качнулись широкие резные листья далёких пальм, пролетел одинокий сокол в вышине и сел на белоснежный купол.

– Ах! Вот в чём секрет! Твой ручей..

– Показывает то, что жаждешь ты увидеть, то, что в сердце твоём сокрыто. Но не только в этом сила его. Воды его лечат раны тела и души, велика их сила, но не безгранична. Видишь – лесные воины отдают ему кровь свою, они же и хранят его. Но если стужа коснётся этих вод – уснут они мертвым сном, и даже весеннее тепло не разбудит их.

– Стужа? – опасно сузились глаза девы, темным гневным огнём загорелись. – Ты сказал – стужа? Но разве здесь бывает зима?

– Зимы не было давно в этих землях. Сколько я себя помню. Осенний охотник, земли мои разоряющий, в злобе своей проговорился, что северный ветер забыл дорогу в этот лес, потому что мать моя – Лето – заклятьем земли оградила. Но ослабло это заклятие – у всего есть свой срок. И вот уж год, как матери нет в лесу, оставила она свои владения, ушла туда, где северный ветер по приказу своего господина лютует. Ушла – чтобы он не пришёл, но мне не позволила следом идти, тайно ушла! Ушла, когда осень листья срывала, дождями мне глаза закрыла… Ушла и руки мне связала – не могу я лес оставить, погибнет он без меня, в сон вечный погрузится, и жадные своры Осеннего охотника истреплют все до единой кроны, высушат все луга, затопят низины…

– Разве ты один властелин этого леса?

– Нет, не один. Есть у меня помощница, что будит меня после долгого сна и вновь силами наполняет. Но кратка ее власть, лишь оживит всё и вновь уходит. Весной она зовётся…

– Как долго она бывает?

Мир покачал головой:

– Две-три луны – не дольше.

– И что ж за это время ты не успеешь до Одинокой горы дойти?!

Вскинул лесной царь голову, пристально посмотрел на деву дерзкую, она глаз не отвела, и он хорошо рассмотрел, как их прозрачная глубина тьмой затягивается – гневом душа полнится, ропотом.

– Думаешь, я не пытался?! Я бросился следом за матерью, лишь Весна меня разбудила, но догнали меня в пути осенние псы, и надолго я в битве задержался. Весна, той же дорогой обратно спешащая, велела мне вернуться, если лес и ручей заповедный хочу сохранить.

Дева смутилась, косу тяжелую с плеча скинула, но не сдалась.

– Если я с тобой пойду, то никакие псы тебя в дороге не задержат, я дочь караванщика, девой пустынь не зря ты зовёшь меня, много секретов знаю я, и не из такой беды выручающих. Успеешь ты к сроку вернуться, не погибнет лес без тебя.

Усмехнулся Мир:

– Вижу, ты смела, знаю, что по плечу тебе осенняя свора. Но ответь мне, дева пустынь, что за надоба тебе в Одинокой горе? Что за надоба тебе во мне? И в лесе моем?

Шагнул и крепко-крепко взял ее за плечо – не вырваться и глаз не отвести.

– Отвечай! Это плата за мой ответ – помнишь? Ты сюда пришла, плащом скорби укрытая, сбросила ты его, благодаря песне лесной, тебя убаюкавшей, но снова гневом и тоской полнится сердце твоё, и если не ответишь – лес одолеет тебя, изгнанницей уйдёшь отсюда и никогда не вернёшься, и то, что искала – не получишь никогда.

Засверкали было глаза девичьи, но угасли – правду он сказал. Ни одним словом не ошибся.

– Я тебя искала, лесной царь. Видел ножны за моей спиной? Они пусты. Меч лишь ты можешь дать мне – в тебе он хранится, пророс сквозь сердце твоё, и лишь в годину горя, против беды великой ты сможешь вырвать его из плеча и им любого врага поразить. Но цена тяжела у той победы – сердце твоё…

Разжал пальцы Мир, отступила дева на шаг, посмотрела горько, отчаянно.

– Я сразиться с тобой хотела и в бою том мечом завладеть. Я огонь с собой несу – всему гибель несущий, в горнах пустынного города рожденный, весь жар солнца беспощадного впитавший и сердец отчаявшихся. Когда ледяной колдун заклятье на наш город наслал, долго мы боролись с снежными ветрами и стужей, ковали мечи и стрелы, плети и сети – огненные, хитроумные, но ничего не помогало… Пока один за другим не погибли семь моих братьев, лютовала зима. Братья мои меня от белого всадника защитили, и он обиды не простил… Вот поэтому я шла сюда и огонь несла, хотела лес твой погубить и меч добыть. Лишь тем мечом можно ледяного колдуна сразить, жарко вспыхнет он и растопит любой лёд.

Сказала это и опустила голову, слёзы потекли по смуглому лицу, братьев вспомнила, боли не сдержала.

– Постой, – Мир ласково коснулся склонённой головы, – ты не всё мне сказала, постой…

– Чир-чирррлик, – уселся соловей на плечо лесного царя, – она из пустыни пришла, но не дочь песков она, не дочь караванов. Ледяной колдун себе своё вернуть хотел, хотел – да не сумел! Чир-чирррлик!..

– Лгун! Убирайся отсюда! Мерзкий лгун!

Бросилась дева на соловья, но Мир сдержал.

– Мой отец караванщик, моя мать – пряха. Посмотри на меня. Разве ты не видишь?!