Сказки Старой Эль

Долго шла странница, устала, платье порвала, башмаки стоптала и сама не заметила, как в лес царский вошла. От деревца к деревцу, за духом лесным – свежим, звенящим, зеленью и росами за собой манящим. Смотрит девица, солнце бьёт сквозь кроны, птицы поют – утро встречают, травы шумят – её привечают, прилечь, отдохнуть от дороги долгой приглашают.

Обходил свои владенья в ту пору лесной царь, он каждое дерево здесь помнил, он каждый ручей по говору узнавал, он птицам на свирели подпевал… И вдруг услышал новую песню. Пела её птица не ему, не лету, не солнцу, не птенцам своим, издалека её голос звучал, от самой южной опушки принёс её ветер. Незнакома была эта песня Миру. Задумался царь, отложил свою свирель и за ветром пошел.

…Скользили, скользили ладошки по тёмной, старой коре деревьев-великанов. «Где же царь лесной? Где искать его? Скажите мне, дубы, кедры….»

«Напрасно, напрасно ищешь ты! Напрасно зовёшь! Лесной царь не придёт к тому, у кого сердце чёрной злобой сокрыто», – звонко, дерзко голос над ней прозвучал.

И бровью дева не повела, тихо к кедру могучему прильнула, губами едва шевельнула – будто в тоске.

«Кто ты? Голос твой тонок, сам ты мал… Кто тебя ко мне подослал?»

«Ты всюду вражду ищешь, ты одну её только и видишь! А моих слов ты совсем не слышишь… Ах, какая ты глупая! Чир-чирлик!»

На шелест двух крылышек серых быстрее молнии метнулась она – и в руке девичьей соловей затрепетал, не успевший с ветки слететь.

«Вот ты кто! Не боишься глупую деву злить?»

«Ты глупа от злости своей, от гнева, что в сердце несёшь! Отпусти меня, я страж южной леса границы. Я тебе все пути укажу, царя найти помогу… Отпусти! С плохим умыслом никто в лес не войдёт, ты напрасно плутать будешь!»

«Я вошла уже в этот лес, глупая птица! Он впустил меня!»

«Ты уставшей, несчастной была – лес пожалел и принял тебя. Ты долго шла, плащ твой в пыли и башмаки… Лицо твоё смугло – не под здешним солнцем довелось тебе родиться… ох!.. Отпусти меня. Боюсь, рука твоя не дрогнет, дева».

«Да, не дрогнет, маленький болтун! И если ты…»

«Ты могла бы воином быть, но ты косу и платье носить рождена, а не меч… Душа твоя от боли, от беды большой почернела. Мне тоже больно от руки твоей умирать. Отпусти меня».

И запел соловей. О гневе и боли, что сердца людские полнят, о свете, что сквозь листья сочится, о небе, что через кроны бежит…

Услыхал ту песню Мир. И едва он на опушку ступил, выпустила дева соловья, на прощанье чирикнул ей серый страж – тот, кого ищешь ты, сам к тебе пришёл! Обернулась дева, вскрикнула…

… Девушка стояла перед лесным царём, под чёрным плащом дрожала её рука, сжимающая пустые ножны, так дрожала в смуглом теле её душа, почуяв, что дорога кончена. У каждого порога тебя ждёт судьба или мечта. Судьба – ты пленник, мечта – ты творец.

– Я пленница твоя, – склонила перед ним голову дева.

– Нет, мой лес никого не неволит. Он светел и юн. Ему чужда тоска твоя. Не ходи сюда, дева, если в сердце твоём только тьма.

– Я пленница твоя, – повторила она, – я пришла.

Не чуял Мир беды. Повёл он деву в лес. Шла она за ним, ступая след в след, и чем дальше шла – тем ниже голову клонила, тяжко было на сердце её.

У каждого каравана – свой путь. Никогда караванщик не приблизится к лесу, никогда лес не впустит караванщика. Путник, уходящий всё дальше в лес, чувствует, как за ним зарастает тропа, если никто не идёт следом. Только царь лесной может ступать, не приминая травы, его дороги – неизведанны, его пути – неповторимы.

Однажды караванщик подошёл совсем близко к лесу, он заблудился, он вёл свой караван слишком долго, он забыл прежние дороги, а новые были незнакомы ему. Его манил шум из-за зелёной стены доносившийся. Лес пел, деревья кроны свивали, шептали, он всю ночь простоял, их шёпоту внимая. А на утро вышла из леса высокая женщина, с волосами, знойным золотом горящими. Несла она на руках младенца, а за руку мальчика вела.

– Позаботься о младенце, караванщик. Не из этого леса эта малышка. С ледяным сердцем она родилась, кто знает, может, жар пустынь её согреет и сердце растопит.

– А этот? – указал на мальчика пустынник, он мечтал о сыне, не знал, что дома три сына-близнеца у него подрастают, родились они, пока он свои следы с песком мешал.

– Это сын мой, он леса хозяин, – улыбнулась женщина и ласково прижала к себе ребёнка, – но с сестрой им вместе никак нельзя. Он сын Дождя, а она Зимы дитя, снежного всадника, с гор, с севера прилетевшего.