Сказки Старой Эль

Королева не покидала тронный зал уже много дней. Чёрное платье собралось глубокими складками на каменных ступенях. Палые листья, снег и пыль украшали нынче его подол. Серебряная и алая вышивка поблёкли, чадящие свечи не оживляли ни узор на рукавах, ни лицо владычицы замка. Бледное, с едва очерченными губами, с тёмными озёрами прикрытых глаз. Лишь вспыхивали топазы и рубины на её челе и в тяжёлых перстнях, и на пряжке, стягивающей пояс. Косы цепями лежали на плечах, поверх собольей мантии.

Вороны встревоженно закаркали, едва он ступил за ворота. Заснеженный гравий хрустел под его сапогами, чёрный плащ вился за спиной. На белом лице алели губы, плясали кудри над высоким лбом…

Мимо неиствующих птиц прошёл он, не дрогнув. Согбенные слуги вели его дальше. В пустынном зале, под шуршание листьев, треск оплывающих свечей и стук собственного сердца он увидел её – чёрную королеву, повелительницу воронов, чародейку, крадущую сердца.

– Моя госпожа, – он преклонил колено, и стужа сковала его тело, едва он коснулся каменных плит.

– Что привело тебя в мои владения? Все дороги сюда позабыты.

– Я сбился с пути, метель кружила и толкала меня…

– Нет, не метель привела тебя на пустоши, странник. Встань и назови своё имя!

Юноша поднялся и выпрямился. Побелевшими губами вымолвил заветные слова:

– Мать дала мне имя Горислав. А отца я не знаю с рождения. К тебе же меня привели песни и сказки о той, что краше заката и нежнее рассвета.

– Разве их еще поют обо мне? – она рассмеялась и поднялась, посыпались перья и пыль с подола и рукавов. – Подойди ко мне, Горислав.

Он шагнул, сжимая в кулаке прозрачно-искристый камень, ледяными иглами терзающий его ладонь.

– Потанцуй со мной, Горислав. Эй, музыку нам с королевичем!

Королева хлопнула в ладоши, и тотчас с удвоенной силой вспыхнули оплывшие свечи, зашаркали десятки ног и заплакали лютни и скрипки.

Тяжёлая мантия с горностаевым воротом упала на каменные плиты. Ледяные пальцы, унизанные перстнями, легли юноше на плечо.

Он знал, что в конце танца он отдаст ей осколок льда, напившийся его крови, который она примет за сердце и уберёт поскорее в резной ларец, а ключ выбросит. И в тот же миг чёрная маска проступит на его лице, и он станет вороном. Принцем-вороном в её свите. И в самую долгую зимнюю ночь поведёт он упряжку к звёздам, но они не успеют. И в бессилии будет плакать королевна, но слёзы её высохнут, едва она ступит на землю, и лицо её вновь станет юным… И так повторится семь раз.

А в седьмую ночь

Он найдет отца.

И мать расстелет стёганое покрывало на холмах и пустошах вокруг.

И лишь вороны рванут в вышину, он маску снимет и разрубит упряжь, что уж ждёт его – блестит шелково в рукаве её…

Упряжка взмыла в небо, шелковые плети врезались в кожу, перстни ало блеснули в звёздном свете. «Летите! Летите! Летите ввысь!»

Косы королевы расплелись и струились чёрными лентами на ветру. Стужа морозным облаком окутала её фигуру и острые мечущиеся силуэты птиц.

«Выше, выше! О, прошу вас, поднимите меня к самым звёздам, к тем дорогам, где верховный ветер летает, где мчатся его табуны».

Вороны летели сбитым клином. Горислав вёл их так быстро, как только мог. За семь лет, разыскивая отца, он узнал каждую птицу и понял, как выстроить упряжку, чтобы крыло соседа служило опорой, а не сбивало в сторону. Отец летел прямо за ним, во втором ряду. Серый ворон с чёрной каймой у хвоста и чёрными маховыми перьями. Горислав обернулся. Они пробились сквозь рваную пелену зимних облаков. Звёзды колюче мигнули в глубине ночи. Алый кристалл на груди королевы таял кровавыми каплями. Еще немного осталось! И упряжка рванула ввысь. Туда, где воздух напоминал решето, и биться в нём становилось всё трудней, сотни ножей впивались в грудь. Но он летел, и за ним летели все остальные. Птичьи крики утихли, лишь шуршали перья и свистел воздух, обтекая лёгкую колесницу.

Королевна закрыла глаза и разжала пальцы. При следующем отчаянном рывке она ступила на раму и раскинула руки-крылья. На её груди расползлось темное пятно.

Чёрная воронья маска слетела с лица Горислава, он стал собой, извернулся, чтобы достать меч и перерубить им упряжь. Он увидел, как с рамы колесницы сорвалась чёрная соколица, и в тот же миг распались шелковые нити. Сорок воронов вскрикнули разом, ломаные человеческие фигурки, кувыркаясь, посыпались вниз.

«Прощай, вороний принц! – крикнула соколица. – Хоть ты и перехитрил меня, но до неба донёс!»

Почти с жалостью она глянула в запрокинутое лицо юноши, который падал, сжимая в одной руке меч, а в другой край плаща седого растрёпанного человека – сказочника, забредшего к ней на пустоши двадцать лет назад…

Гвен Тилори сидел, сгорбившись, на холме, устланном пёстрым покрывалом – серые, бурые, зелёные квадраты сбегали со склона и терялись вдали. Он стал совсем сед, и щеки его избороздили морщины. Пальцы его перебирали ткань, на которую ложились снежинки, и он видел, как она становилась травой. Мартина семилетняя работа расползалась стебельками и листвой, рассыпалась землёй…