Мы выехали в сторону Каннельярви вчетвером, на одной из последних электричек. С нами за компанию поехали две наших знакомых — Морвен и Белка, а кроме них мы взяли с собой немного конопли и полтора литра водки. В середине ночи мы прибыли на игровой полигон посреди старого карьера, осмотрелись — но не обнаружили и следа Оукеншильда.
— Хм, — задумчиво произнес я, глядя с холма на панораму раскинувшихся в темноте песчаных дюн и каменных россыпей. — Утро вечера мудренее!
Закопавшись в песок, мы скоротали ночь, а когда новый день вступил в свои права — принялись обшаривать карьер и его окрестности. Постепенно мы расширяли круг наших поисков, прочесали лесополосу и прибрежную зону обоих озер — но ничего не обнаружили. Тогда мы вышли к пролегающей по самому краю карьера одноколейке, уселись на груду старых шпал и принялись ждать.
Минуло с полчаса, и груженный песком состав, кутаясь в долгий шлейф желтой пыли, с грохотом появился из-за поворота и пошел мимо нас. Вскочив со своих мест, мы бегом поравнялись с последним вагоном, зацепились за борта и полезли наверх. Несколько секунд — и мы уже катились, оседлав гору движущегося песка.
Одноколейка идет вдоль карьера, огибает обширное садоводство и уже возле станции объединяется с главной веткой. Не доезжая до этого места километров трех, мы спрыгнули с подкидыша и вновь принялись за поиски. Мы рассчитывали узнать что-либо у жителей садоводства: не видел ли кто-нибудь странно одетых людей, не проходили ли мимо садовых домиков непонятные люди с мечами? Селяне не раз предоставляли нам бесценную информацию. Но сегодня жители садоводства лишь недоуменно качали головами в ответ на все наши расспросы. Тени удлинялись, солнце стремительно путешествовало по небу, а нам все никак не удавалось встать на правильный след. Когда небо стало багровым, а между деревьями появились знаки приближающихся сумерек, Морвен и Белка от дальнейших поисков отказались. Неудивительно — с прошлой ночи у нас в желудках плескалась только вчерашняя водка да сегодняшняя озерная вода, а ноги гудели от усталости и долгой ходьбы. Неопределенность подавляла, и на очередном повороте проселочной дороги Морвен не выдержала:
— В пизду этого Оукеншильда! Домой хочу! Её поддержала Белка:
— Да уж, хватит на сегодня беготни!
Тогда мы развернулись и пошли в сторону станции. Морвен и Белка — чтобы сесть на электричку и отправиться домой, а мы с Панаевым — в надежде ограбить продуктовый ларек и с новыми силами взяться за поиски. Мы не хотели уезжать ни с чем, как будто бы знали — в таком случае Торин спокойно и счастливо проведет свой ебаный фестиваль. Мы преодолели усталость и не отступили, благодаря чему у Оукеншильда трясутся руки, едва ему только напомнят об этом случае.
Посадив девчонок на электричку, мы уселись передохнуть на установленные прямо посреди платформы деревянные скамьи. Сил почти не осталось, от усталости и недостатка алкоголя меня начало мутить. Тут Панаев, бессмысленно вылупившийся на бетонный столб, подпирающий крышу платформы, вдруг с усилием рассмеялся и вытянул руку в том направлении.
— Смотри, — едва шевеля губами прошептал он. — Бумага…
Я поднял взгляд, но мозг работал плохо — я не сразу сфокусировался и обрел понимание. Но постепенно появились четкость и объем, листок на столбе стал как будто ближе — и до меня дошло содержание объявления. Этот лист бумаги, криво приклеенный на серый бетон, стал для меня подобен огню в ладонях у Прометея. Словно ты идешь вечером по городу мертвецов и вдруг видишь ангела, протягивающего тебе сверкающий билет на корабль надежды. На листке значилось: “Второй Толкиеновский Фестиваль Торина Оукеншильда…”, а ниже было подробно объяснено, как попасть на этот фестиваль.
— Достаточно глубокие мистики, — заявил тогда Панаев, — способны встать на правильный путь даже в полной темноте.
— Да уж, — согласился с ним я. — На ощупь бьют эльфийские стрелки. Встали, пошли!
Через полтора часа, разжившись кое-какой снедью и изрядно повеселев, мы с Панаевым оседлали вершину горы Недоступной. Это самая высокая точка во всей Ленинградской области, днем здесь ведется промышленная выработка песка. Но сейчас, когда звезды раскинулись над горой, мы почти затерялись посреди безликих отвалов породы и темных остовов карьерных экскаваторов. По небу катилась огромная луна, в её призрачном свете только и было видно, что раскинувшееся вокруг Недоступной безбрежное море деревьев. Единственной светлой каплей в этом море была поверхность озера Исток[140]
, тонким росчерком серебрящаяся возле самого горизонта. На его берегах Торин задумал устроить свой фестиваль.Обрушивая вниз целые потоки песка, мы спустились с горы и двинулись в сторону озера. Местность вокруг Недоступной пересеченная, изрезанная множеством ненужных на первый взгляд дорог. Сказывается близость военного полигона — земля иссечена траками, а вода несет вкус и запах железа. Почти час мы бродили по этому лабиринту, покуда не вышли к берегам Истока.
— Вон костер, — показал рукою Панаев, как только мы перевалили через очередную пологую гряду.