Сказки тени

По возвращению господин Цинь обошёл дом, развесив печати, и вёл себя так, словно наступил самый обычный вечер. Но Вэй никак не мог отделаться от чувства опасности рядом с Аманем, даже во время ужина, когда тот безмятежно расспрашивал его о том, как поживает отец Вэя. Чем дольше он смотрел на Аманя, тем чудовищней тот казался: чудилось даже, что тень его вот-вот оторвётся от пола, обернётся демоном и набросится на них, чтобы откусить головы. Улыбка на лице Аманя искажалась, превращаясь в оскал, а с кончиков его пальцев стекал чёрный яд, отравляющий всё на столе. Сколопендра, сотканная из капель тени, пробежала между блюдами и скользнула в тарелку Вэя, и ему стало дурно.

Он старался сбросить морок, но получалось плохо. Голос Аманя в какой-то момент заглушило звоном в ушах, грохотом огненных кристаллов Чанкина, шорохом земли и запахом палёной человеческой плоти.

– Вэй! Вэй, отец, что с ним?!

– Небо… – Амань вздохнул и подошёл к Вэю, заглядывая ему в глаза. – Так бывает. Чжан!

Пощёчина. Морок спал, вытесненный настоящей болью, и Вэй сжался на стуле, непонимающе глядя в глаза Аманю. Тот же со скучающим лицом повернулся к Сюин:

– Проводи нашего гостя в спальню. Господину Чжану необходимо отдохнуть. Ну и молодёжь пошла – один поход, а уже распрощались с самоконтролем.

Ужин вмиг закончился. Сюин распахнула дверь в гостевую спальню, а Вэй всё ёжился и оглядывался.

– Как ты живёшь с этим?

– С чем?

– Твой отец. Я знал, что от проклятых становится плохо, но не настолько. Это… я такое видел!

– Понятия не имею, о чём ты, – вздохнула Сюин. – Может, дело в том, что мы с Каном выросли в этом доме? Все говорят, что рядом с отцом гадко, даже рядом с матушкой, но… Мы никогда ничего подобного не чувствовали. Тебе надо отдохнуть, Вэй. Скоро закат.

– Постараюсь.

– Знаешь… Перед тем, как уехать, Кан сказал, что при Канрё он впервые испугался отца. Даже не поверил, что перед ним именно отец.

– Да, Цзяну он то же самое говорил. Кан в госпитале вообще шальной был.

– Я не об этом. – Сюин нахмурилась. – Брат говорил, что заснуть не мог дома в первые дни. Слышал все эти… грохоты и крики. Это подслушал отец и оттаскал его за ухо. Он сказал Кану: «Страх, который ты со своей пустой головой носишь за собой, утопит тебя при первом же случае. Если хочешь сходить с ума, как генерал Ван при Канрё, – продолжай или научись отпускать то, что уже не вернуть». А что… Что было с генералом?

– Да так… – Вэя передёрнуло, стоило ему вспомнить занесённый над головой Кана клинок и безумные глаза Вана. – Знаешь, твой отец – очень мудрый человек. Мне есть о чём подумать. Спасибо.

– Хорошего вечера тебе, Вэй. – Сюин тронула его за плечо, слабо улыбнулась и пошла в свою комнату.

* * *

Ночь мягко коснулась Лояна, замершего в ожидании шествия. На небе не было ни единого облачка, и звёзды следили за жизнью Цияна подобно глазам многоокого бога. Казалось, замерло само время. Улицы опустели. И если Запретный город и центральные кварталы оберегал придворный шэнми, позаботившись о том, чтобы печати барьера заключили сердце столицы в кольцо, то трущобы могли надеяться только на внешние стены. Исчезли стражники, пропал слабый свет лампадок. Бедняки заколачивали двери, если могли, и жались в тесных лачугах, вознося молитвы Небу. Здесь было безопаснее, чем в других городах и деревнях, но никакой частокол не спасёт их души, если Бездна распахнёт пасть слишком близко.

Такие ночи были сродни вспышке чумы: демоны приходили на закате, но отказывались уходить на рассвете. Они прятались в тенях, расползаясь по подвалам, разорённым домам и катакомбам. Ночь пройдёт, но городской страже потребуется не одна неделя, чтобы выманить оголодавших тварей и дать солнечному свету их сжечь.

Дэмина защищала только дверь и тонкие стены. Забившись в угол и доедая остатки риса, он слушал, как баюкают за стеной младенца. Ему никогда не пели колыбельные, но у соседки, сколько он себя помнил, всегда плакал очередной ребёнок. Все они не доживали и до четырёх лет, и всем она пела одни и те же песни. Снова и снова, один куплет за другим.

Ба́ю-ба́ю,
Не ходи по кра́ю —
В Бездну свалишься,
Переплавишься.

Где-то на улице раздался треск и грохот. Дэмин проглотил последний комок риса и отложил треснутую миску. Голос соседки дрогнул и стал тише, но, похоже, она боялась, что ребёнок снова заплачет, если она перестанет петь.

Там, в зловещей тишине,
Бродят демоны во тьме,
После Ночи поутру
Твою душу заберут.

Грохот сменился на звуки шагов: что-то прошлёпало по улице мимо их лачуги, тяжело дыша, точно больной в последние свои дни. Мать Дэмина издавала такие же звуки, только тише, когда помирала на соломенном настиле. Спать на нём теперь было ещё неприятнее – запах гнили так и не выветрился, но Дэмин привык. Гораздо хуже было то, что это «что-то» за стенами замерло.