Сказочник

— Лишившись супруги, сэр Томас Хартли погрузился в скорбь. Кто знает, какие демоны завладели его душой, что нашёптывали ему злые голоса в ночные часы, когда он лежал один в холодной постели или бродил коридорами Хорнтон-лоджа, словно неприкаянный дух? Но однажды ему показалось, что мрак, неотлучно преследовавший его, немного развеялся: к нему подошла совсем юная девушка, почти ребёнок, удивительным образом напомнившая почившую жену. До тех пор сэр Томас не слишком обращал внимание на дочерей, сосредоточившись на воспитании наследника; теперь же все его душевные раны открылись вновь, но ему почудилось, будто они исцелены. Вся его любовь обрушилась на бедную Друзиллу. А любовь эта, насколько я понимаю, не была той, которую завещал нам Иисус. Любовь таких людей — жестокое и тяжкое бремя. Оно убивает тех, кто несёт его. И на самом деле для спасения душ — а я занимаюсь именно этим, расследование преступлений не представляет для меня такого интереса, — для спасения душ человеческих не имеет значения, чьими руками осуществилось убийство несчастной девушки. Её мог убить брат, могла свести в могилу сестра… Даже несчастный случай всё равно был бы на совести сэра Томаса, поскольку на самом деле он своим деспотизмом и гордыней привёл в движение гибельный механизм судьбы.

— Да до каких пор мы будем слушать эту нелепицу? — внезапно рявкнул полковник Мидуэй. — Кто позволил вам возводить напраслину на хозяина дома, приютившего вас?

— Пусть говорит, — жёстко и твёрдо парировал Леонард Траунстайн. — Я хочу услыхать всю историю до конца.

— Да! — внезапно пылко выкрикнула Ортанс. — Пускай, пускай он расскажет всё! Всё, о чём молчали стены нашего дома! Пусть он говорит, не останавливайте, пришло время, я это чувствую… Дайте ему сказать!

Плечи Ортанс тряслись, по щекам текли солёные капли. Бернард сжимал плечи сестры и шептал ей что-то бессмысленно-успокаивающее, а она сквозь пелену слёз глядела на маленького священника, как глядели, наверное, на Моисея сыны Израилевы: с надеждой, восхищением и одновременно с глубоким, всеобъемлющим страхом.

Гости Хорнтон-лоджа тоже смотрели на отца Брауна во все глаза. Воспользовавшись возникшим замешательством, он заговорил снова:

— Мисс Хартли превратилась из подростка в прелестную женщину, и одержимость её отца росла вместе с ней. Друзилла всё сильней в его глазах походила на леди Амалию Хартли. Сэр Томас начал оговариваться, называя дочь именем покойной жены. Окружающие воспринимали это с умилением, я же с ужасом думаю: что должна была чувствовать девушка, которую лишали её собственного «я», превращая в призрак давно умершей женщины?

— О, я отлично понимаю, каково ей пришлось, — хрипло сказал Бернард. Отец Браун сурово нахмурился:

— Но и вы с мисс Ортанс попустительствовали этому! Вам нужно было во что бы то ни стало заставить Друзиллу не покидать Хорнтон-лодж.

— Нам нужен был глоток воздуха, — холодно и яростно бросила Ортанс. — Мы лишь хотели выжить, а без неё он окончательно сошёл бы с ума! Ей-то что? Она уехала бы, оставила нас с ним, зажила бы легко и радостно, а мы? Как же мы? Видит Бог, я не желала ей смерти, никогда не желала, но отдала бы всё, чтобы поменяться с ней местами! А теперь она мертва, и никому от этого не стало лучше! Он всё-таки обезумел…

Отец Браун молча глядел на плачущую девушку, а Фламбо чудилось, будто за спиной его старого друга мечутся рыдающие тени: потерявший жену мужчина, жмущиеся друг к другу испуганные подростки, старшая дочь, рискнувшая подойти к убитому горем отцу… Хорнтон-лодж, похожий на дворец из сказки о спящей красавице, внезапно оказался замком людоеда, и лишь толстенький, невзрачный священник охранял границу между светом и тьмой, в которой скрывались совсем не сказочные монстры.