Сказочник

Он хрипит, надрывается так, словно его душат. В двухсотый раз за сегодня. Бьюсь об заклад, звонит Полемос. Оба брата и сестра по моей милости остались без работы, и точно не в лучшем расположении духа. Всемирная забастовка косарей вызвала у них панику, и они жаждут знать – почему вынуждены бездельничать. Бедная Полемос наверняка трясётся больше остальных: она два часа подряд не получает кровь мертвецов, а это значит – скоро её кожа начнёт стареть. Сегодня войти в Небоскрёб без моего разрешения они не могут. Так уж устроен загробный мир, я здесь главный, беру и ограничиваю доступ в главный офис в любой момент, без предупреждений. И я, в свою очередь, не собираюсь им ничего объяснять. Решил – и точка. Мнение людей меня волнует ещё меньше. Уж они-то в своём пристрастии к мистике и материализму найдут, как объяснить, почему Смерть на сутки сложила в бездействии свои костлявые руки.

Испытание нового оружия, вирус, Библия – версий хоть отбавляй.

– Мне пора на встречу, – говорю я Макиавелли и встаю из-за стола. – Вы свободны. Пока есть время – развейтесь. Сходите покурить кальян с чили, как прочие души. Или найдите даму сердца и почитайте ей стихи. Вроде в Небоскрёбе девушки из Италии тоже есть.

– Стихи? – Я вижу в глазах Никколо тень недоумения. – Синьор Морте, я не принадлежу обществу мёртвых поэтов. Также меня не интересуют женщины и праздный отдых. Моё развлечение – это работа. Ступайте, зловещий синьор. Едва вы вернётесь к исполнению обязанностей, я представлю новый план по выпуску искусственных органов трансплантации, что позволит сократить смертность на два процента. Вам понравится.

«Вот кого Мастеру надо было сделать Смертью! – мелькает в голове мысль. – У Демиурга проблемы в подборе кадров. Из Никколо получился бы великолепный исполнитель, отдающийся профессии всей душой. О, я бы сейчас с ним поменялся».

Я оборачиваюсь в дверях. Макиавелли бесстрастно смотрит на меня.

– Вам самому не скучно так жить? – спрашиваю я.

– Возможно, синьор, – соглашается Никколо. – Но я ведь и не живу.

Я иду по мультипликационному коридору, любуясь многоцветьем. Я здесь в последний раз? Это неважно. Обновить бы бегемотиху, добавить яркости жирафу – да, в призрачном мире краски тоже не вечны и имеют свойство блёкнуть. Представляю очумевшие лица людей, и мне на редкость смешно… Они уже не способны убивать, а для многих это и есть смысл бытия. Правда, нелюбимые мной вредные привычки сейчас расцветают на Земле пышным цветом, но пока мне по барабану. Один раз можно нализаться до поросячьего визга и накуриться вволю. Иначе не ощутишь вкус жизни.

Спускаюсь на лифте в вестибюль. Выхожу на улицу.

Новогодние ёлки в казённых гирляндах припорошены снегом и стоят в сиротливом одиночестве. Не слышно разговоров. Не звучат автомобильные сирены. Прохожих НЕТ. Вообще. Они, похоже, перепуганы внезапным бессмертием: сидят по домам и дачам, ожидая падения метеорита. Или ядерной бомбы. Хрен знает, чего. Я обожаю пожилых людей, а уж здешние старушки – это вообще нечто крышесносящее. Нет, забивание своей головы Апокалипсисом, что наступит 21 декабря, оно ладно: игры с датами конца света любимая фишка человечества. А вот запасаться свечками, водой и банками с тушёнкой, не выходить на работу и прятаться за городом в преддверии ядерной катастрофы – это, конечно, попросту гениально. Если вдруг к ним на дачу прилетит баллистическая ракета из США – она ж, ясное дело, в тушёнке застрянет.

Неподалёку от входа в Небоскрёб дерутся чеченец и скинхед.

Им хоть сто раз говори, что оба – привидения. Помнится, я доходчиво объяснял и даже угрожал. Без толку. Призрак Ивана по старой привычке пытается приложить тень Вахи головой о вполне реальный уличный столб. Ваха (согласно той же самой привычке) шарит за поясом в поисках ножа. Я останавливаюсь и с умилением любуюсь ими.

…Всё же приятно сознавать – есть на Земле вещи, которые никогда не меняются.

Глава последняя Человек греха (Бездна, у подножия трона Мастера)

…– Я так и думал – в последний момент ты бросишься на меня. Вроде крысы, загнанной в угол. Я ждал: что тебе придумается? Ты выбрал самое гнусное.

Я замер у трона Мастера. Уже не делаю попыток разглядеть его лицо… под капюшоном – только мрак, всеобъемлющая тьма и больше ничего. Ни единого проблеска. Внизу безмолвно плещется Бездна, в лучах заката переливающаяся радужными бликами. Среди тёмных и маслянистых волн – ни единой души. Берега Бездны пугающе пустынны, чего не было с тех самых времён, как я волоком притащил сюда призрак первобытного охотника.

– Ты сам понимаешь, что сделал? – громом гремит Мастер. – Нарушил порядок бытия, свёл с ума миллиарды людей, заставил время застыть. Да, пока жители Земли не умирают, оно не движется. Мне доподлинно известно, ты обожаешь книги с описанием своих деяний… Точнее, того мрачного образа, в коем тебя обычно представляют. Уверен, ты упивался романом Пратчетта, где Смерть взяла выходной…

Мастер берёт паузу – гром на мгновение затихает.