Сказочница (СИ)

— Люди говорят, что от горя она обратилась в порыжелый гранитный камень, который все еще вместе слез точит драгоценные камни, — ответила Василиса. Потом, помолчав, сказала. — Только я в это не верю. Мнится мне, что она все еще там, и все еще иногда раскаленной стрелой вонзается в небо наперекор судьбе, взмывая выше облаков и в бешенном полете развеивая свою тоску.

— Странные сказки ты сказываешь, — поднимаясь на ноги и оборачиваясь к слепой певице, сказала Гореслава. И вдруг поняла, — как чувствуешь скорую беду и непременный раскат грома за секунду до, — что глаза у Василисы синие, ослепительно синие, даже если незрячие. — Почему оба дракона — женщины?..

— А должны быть мужчина и женщина? Или оба мужчины? — усмехнулась Василиса, необыкновенно проворно для слепой поднимаясь на ноги. — Но мы с тобой женщины, так почему бы и им не быть похожими на нас?

Гореслава вздрогнула и недоуменно поглядела в слепое лицо певицы. На алую повязку, за которой, она знала точно, скрывались необыкновенные синие глаза.

— Мы другое… — неуверенно произнесла княгиня. — Ты только гостья моя, а они, как ты говоришь, любили друг друга… в полете.

Нежные щеки Гореславы залило румянцем, и она порадовалась, что певица не может этого видеть. И в том же миг поняла, что — может. Невесть как — то ли слышит пульсацию крови в тончайших венках под кожей, то ли — зрит сквозь маску, которая была обманом, чтобы ничего не скрывали от якобы увечной певицы. Не потому ли она знает так много?

Шагнув к Гореславе, женщина прошептала на самое ее ухо:

— Неужто тебе самой такие сказки не по сердцу?..

— Может, и нравятся, — Гореслава прикрыла глаза, а потом быстро отступила к столу. Защелкнула наручи на запястьях и спрятала косу под повойник. — Пора и нам идти к столу.

— И то правда, княжна.

Гореслава вздрогнула, но не стала поправлять слепую певицу. Вдвоем они спустись к столу, и не чувствовала княгиня ни сладости романеи, ни горечи кагора. Только все поглядывала на голубое весеннее небо, и ей непрестанно казалось, что вот-вот из-под солнца вынырнет меднокрылая драконица, ищущая в бескрайней синеве свою возлюбленную. Опишет последнее кольцо вкруг солнца и грудью упадет на него, чтобы пришел конец их проклятой разлуке.

— Оставайся при моем дворе, — выпалила Гореслава, поднимая глаза на певицу в конце стола.

Та молча склонила опоясанную алой повязкой голову. Ее ответ вышел тих и кроток, но все, кто сидел выше ее столом и ближе к Гореславе, вздрогнули.

— Я буду рада… княжна.

========== 2. Сестра ==========

Комментарий к 2. Сестра

Травень - май.

Мокрые сиреневые ветви хлестали по окошку, брызгали холодными каплями и норовили втиснуться меж неплотно подогнанных створок. В зеленоватой ночной темноте за окном вспыхивали синие молнии, грохотал оглушительный гром, а косые ливневые струи срывали с деревьев молодую листву.

— Жуть какая, холод-то какой, барыня, да чего ж вы сидите-то тут, захвораете еще, — мельтешила вокруг вышивающей Гореславы нянька. У ног ее, подобравшись на медвежьей шкуре, сидела Василиса и чесала шерсть. — Этой-то все едино, ведьма право какая, а вы-то у нас нежная, вам еще деток…

— Ежели тебе холодно, Настасья, то ты бы и шла, — мягко повелела Гореслава, поднимая голову от вышивки с пестрыми лентами. — Ты старая, вот и мерзнешь шибко. А нас, молодых, любовь греет.

— Далече твой сокол, чтоб согреть-то, — горько протянула старуха, а все же от холода вышла прочь, но напоследок укрыла Гореславины плечи накидкой, дров в печку подкинула.

Только вышла старуха из светлицы, Василиса подобралась к окну, вытащила из-под створок комочек воску и плотно затворила ставни. Быстро исчез холод, разлилось тепло, а Гореслава все равно дрожала мягким телом и куталась в оставленную нянькой накидку.

— И как тебя холод не берет, Васенька?.. Ну, хоть Настасья вышла, а то неловко пред ней твои сказки слушать.

— Мне тоже холодно. Да только на улице и мокрее, и холоднее, и псы блохастые под бок лезут, — слепая певица снова села у ног Гореславы, но на этот раз поближе, касаясь плечом ее коленей. Княгиня зарделась, но отстраниться не вздумала. — Здесь у вас хорошо еще, тепло…

— Не надо, Васенька, — одними губами произнесла Гореслава. Певица хмыкнула и убрала ладонь с чужой голени. — Ты обещала рассказать.

— Обещать — обещала, — Василиса с недовольством повела головой к окну, за которым бушевала гроза. — Только день сегодня больно скверный, испугаешься…

— Все равно хочу, — голос княгини подернулся холодом, она подобрала ноги и юбку оправила. — Ты за хлеб-кров сказами платишь, так и плати.

Горько изогнулись губы слепой певицы от этих слов, и стыдно уже стало Гореславе, но не посмела княгиня прервать начатый рассказ.