Сказы и байки Жигулей

Водится лишь черный аист – тот жилья человеческого за версту сторонится. А белый аист

совсем другое дело: он гнездо свое норовит поближе к человеку свить. Пущай себе ждут

ребятишки: может, белый аист и впрямь когда-нибудь к нам прилетит!»

На этом разговор и кончался. Иван садился в очередной раз перечитывать «Капитал»

Карла Маркса, а Николай брал в руки газету «Самарские ведомости» и внимательно усваивал

самую последнюю ее страницу, на которой помещались всякого рода объявления.

*

За такими вот разговорами да делами и май незаметно подоспел, Май-Маевич, на

блёсткую от влаги почву зеленую накидку набросил. Зацвели в садах вишни да яблони,

ароматным снегом всякую молодую душу обожгли. Но только не Ивана да Николая

Батогиных: те всё до самой ночи сидят да о материализме, демократии и прогрессе долдонят!

В одну такую цветочную ночь вышел Николай в сад по нужде. Вернулся – лица на

нем нет. Вернее, есть, но другого совершенно человека…

«Ты кто такой, - спрашивает подмененный Николай своего брата. - Скажи честно?»

«Ну, революционер, а что?» – отвечает тот.

«И я революционер, - смеется во всю глотку Николай. – Революционер луны,

Шальданы и веселых хороводов девичьих!»

Сказал так Николай и прыжками трехсаженными, как заяц, к девкам на завалинку

побежал под гармошку песни петь да семечки лузгать.

Пожал плечами Иван, страх свой одолел и в темный сад направился. Ходит среди

распустившейся красоты да брата своего Николая кличет.

«Чего гло-от-ку-то дерешь?» – слышит вдруг Иван.

Обернулся – никого…. Что за напасть! Идет дальше. Смотрит – цветущая ветка

колышется…

«Это я, Шальдана, Душа села Подгоры, веткой играю, - снова слышит. Подойди

поближе, Иван, да цветок на выбор сорви!»

Сорвал Иван, как загипнотизированный, цветок. Далекое свое детство, сказками

очудесенное, вспомнил. В руках его мнет – белый, фланелевый на ощупь, и пахнет

гувернанткой-француженкой!

Поднес Иван цветок к глазам – лепестки его в крылья гигантской бабочки

превратились, отставил от глаз – такими же гигантскими, в сажень длиной, остались…

«Да что ж это я, - рассмеялся вдруг Иван: - всё ищу, ищу в своей жизни чего-то? У

меня же в кармане нитка с иголкой имеются...»

Скинул Иван свой пиджак, пришил к нему сзади пару легких перепончатых крыльев и

снова надел.

«Не оставляй меня, Шальдана, - попросил. – Я ведь с самого детства никаких чудес не

совершал!»

«Не беспокойся, родной мой», - услышал.

Разбежался Иван и взмыл в густой, как сметана, воздух, чувствуя телом поддержку

чьих-то невидимых рук. Сделал над Подгорами круг широкий. С теплыми дымами из труб

поиграл. Колесо от телеги на березе поправил, чтобы аистам было удобнее вить на нем

гнездо. Сделал еще два-три круга и в горы жигулевские, яркой луной обрисованные,

полетел…

На разведку!

«ЯБЛОНЯ»

Картины самарского художника NN своей пропиской мельчайших деталей сильно

напоминали фотографии. Авторитеты в искусстве их не одобряли, и на различных

художественных выставках NN получал далеко не лучшие места.

Особенно NN любил рисовать яблони. При этом яблоки у него получались всегда

такие сладкие, с розоватой пыльцой на боках, что их так и хотелось сорвать с ветки и съесть!

Однажды NN в очередной раз рисовал яблони. В баночках с надписями «для ствола»,

«для листьев» и «для яблок» перед ним находились краски. В баночке «для ствола»

находилась коричневая краска, «для листьев» - зеленая, в баночке «для яблок» находилась

желтая краска. Впервые умело нарисованная картина NN не понравилась. Обессиленный

внутренней сумятицей, он присел в кресло и уснул.

Во сне NN осознал себя летящим облаком. Где-то внизу синела Волга, напоминавшая

ствол дерева с множеством веток-притоков. На ветках, таких же синих, как и сам ствол,

висели яблоки-деревни... «Чистой воды импрессионизм!» - не рассердился почему-то NN,

хотя прежде относился к этому направлению в искусстве «как волк к зайцу».

Хорошенько вглядевшись в «яблоню», NN заметил в ее ветвях мотыльками

порхавших ангелов. На них были серые халаты садовников. С завидной мироулыбчивостью

ангелы красили жидкой известкой ствол, обрезали захиревшую листву и опрыскивали

жидкостью, отдаленно напоминавшей медный купорос, плоды. Видимо, от каких-то

вредителей своего «небесного» сада!

В этом месте NN проснулся. Музыка, наполнявшая весь этот сон, перелилась в явь. Не

медля ни минуты, он принялся наносить на уже готовую свою картину увиденную

«яблоню»...

С тех самых пор NN стал лучше понимать детей и импрессионистов.

ЧУДО-РЫБА

В солнечные правремена, согласно подгорским преданиям, жила в Каменном озере

чудо-рыба. Глаза – изумруды, чешуя - зеркала, плавники - тонкий батист. Каждый вечер,

лишь только медовый месяц над лесом показывался, закипала озерная гладь, и объявлялись

на берегу четыре бобра. Не спеша, вразвалку несли они в поля камышовый коврик. На

коврике том чудо-рыба возлежала, светясь, как разноцветный фонарь. Подгорцы к ней, как

светлой богине, относились. Издали полюбуются, радость благодатную в сердце получат и

по избам своим разбредутся. Никаких неумильных поступков по отношению к чудо-рыбе не