Сказы и байки Жигулей

не помнили. Словно бы чудовище какое под землею проснулось. Зашевелилось, заскребло во

тьме когтями, пытаясь сбросить со своего хребта толстые пласты земли!

Больше суток жигулевскую землю трясло. Поплыли тогда - куда деваться? -

суеверные мужики за Сашкой. С новым священником и советоваться по этому поводу не

стали. «Это нам за Сашку наказание послано, - рассудили. - Испокон веков на Руси

юродивых не трогали, последним куском хлеба с ними делились».

Отыскали, слава Богу, за Волгой Сашку, привезли его обратно в село. И вскоре –

хотите, верьте, хотите, нет! - землетрясение прекратилось. Уснуло под землей опасное

чудовище, перекипело, по непонятной причине, в своих безумных желаниях.

Дожил юродивый Сашка до девяноста с лишним годков. Даже у тех мужиков,

которые ему в сыновья по возрасту годились, давно уже кожа заголубела. Сидя на

завалинках своих домов, и жарким летом кутались они в овчинные тулупы. А Сашка, как в

детстве далеком, все босиком по снегу ходил!

Но вот настала такая ночь - Сашка первый раз в жизни дуром не кричал. Крепко, как

все, проспал короткую летнюю ночь. Вышел, чуть развиднелось, из сарая и смеется:

«Баста. Нет больше трехглавого дракона».

«Ты, что ли, Сашенька, его одолел?» - прыснули в кулак шедшие мимо бабы.

«Нет, не я: от старости умер!»

В тот же самый день сходил Сашка в церковь, помолился Богу и под вечер,

повалившись в мягкую дорожную пыль, умер. Народ его смерти ой как испугался. Ожидал,

конечно, что снова землетрясение начнется. Ан, нет: миловал Бог!

СУРОВАЯ НИТКА

Один монах, в самарском Никольском монастыре спасавший свою душу, писал иконы

не по указу начальства, а по веленью души. И всякий раз, когда над новой иконой

трудился, на потолок своей кельи частенько глядел.

Вот послушник один к нему и пристал: расскажи, мол, да расскажи, зачем на потолок

все поглядываешь?

Монах долго не соглашался свою тайну открыть, но однажды сдался послушнику.

«Ладно уж, завтра расскажу. Только принеси с собой суровую нитку, аршина три».

Сел монах на другой день писать икону, рядом послушника посадил. Одним концом

нитки себе кисть руки обвязал, а другим концом - ему.

Смотрит послушник, а вместо потолка над ним небо свой купол простерло. И ярко

светится в его вышине, на полпути к звездам, икона. Залюбовался послушник той иконой,

про все на свете забыл!

Потом враз все исчезло. Видит послушник, а икона, которую монах писал, уже

закончена. И очень похожей на ту, небесную икону получилась. Только рисунком не так

хороша и цветом бледнее.

ШАЛЬДАНА

Братья Иван и Николай Батогины вели активную революционную пропаганду в

Москве. После поражения первой русской революции 1905 года вынуждены были временно

скрываться в жигулевском селе Подгоры, у своей дальней родственницы тетки Анастасии.

Приехали братья в село в феврале месяце, и первой бедою, которая настигла их там,

была серобурмалиновая тоска. Братьев не устраивало буквально всё: черствость местных

крестьян, серые, завалившиеся набок избы, коровий помет на дорогах. Даже солнце, как

казалось их цивилизованным душам, светило над Подгорами в миллион раз слабее, чем над

Москвой.

Само собой разумеется, что не приняли батогинских насмешек над собою местные

мужики, и в один мартовский вечер, вооружившись кольями, пошли к братьям в гости. Но

возле самой избы тетки Анастасии дорогу им перегородил дед Никифор, первый в селе

филомагог.

«Воспитание кольём – дело надежное, - зашамкал дед. – С такого воспитания и

лошадь, и корова, и даже свинья быстро окрутку обретают. Но человек – иное существо, у

него душа богоданная имеется! Вы погодите до мая, когда в садах, полях и огородах

Шальдана объявится. Она девка опытная, сама за вас братьев уму-разуму научит. А уж коли

и ей не удастся научить, тогда смело палочную педагогику в ход пускайте».

«И вправду, - загалдели мужики, - что мы, совсем, что ли, с ума спятили, чтобы

вместо Шальданы судьбой человеческой распоряжаться? Вот уж если и она от братцев

откажется, тогда и мы потребуемся. Богу – богово, а зверю – зверево!»

Сказали так мужики и разбрелись в разные стороны.

*

А в избе тетки Анастасии с утра до вечера такие разговоры велись:

«Эх, - маялся у окна кислоглазый Иван, - Русь ты наша неприкаянная, Жигули вы мои

голоштанные! Когда же на вас, Жигули, с города дымом заводов подует?»

«Три моста через Волгу когда же вас, Жигули, поездами да автомобилями

заполонят?» – подхватывал в тон своему брату Николай.

«Вон береза стоит, - кивал головою Иван, - а на самую ее верхушку какой-то болван

колесо от телеги водрузил. Красоты нет в народе!»

«Точно, - соглашался Николай. – Не то, что в цивилизованной Англии. Там каждый

кустик, как овечку, стригут. Войдешь в парк – повсюду кубы, конусы и шары правильными

рядами располагаются. Не парк тебе, а учебник по геометрии образцовый!»

«Ты чё к колесу-то привязался? – вмешивалась в разговор тетка Анастасия, отойдя от

печи, в которой котелок со щами побулькивал. – Его ребятишки соседские на ту березу

взгромоздили: всё белого аиста ждут! Правда, он в наших краях и не водится совсем.