Скелет дракона

Микеланджело (делает глоток). Да, Урбино, всё хорошо, спасибо.

Урбино (поворачивается к Джорджо). Хотите ещё, синьор?

Джорджо. Нет, довольно.

Урбино (

Микеланджело). Прилегли бы, ваша милость.

Микеланджело. Не хочу. Я сейчас немного постучу.

Урбино. Куда? Вы простужены!

Микеланджело. Всё равно. Пока я долблю, я жив.

Урбино пожимает плечами, идёт подметать осколки предыдущего стакана.

Микеланджело. Леонардо да Винчи – это твой идеальный персонаж, Джорджо. Человек-мертвец.

Услышав имя Леонардо да Винчи, Урбино настораживается. Микеланджело встаёт, берёт со стола молот и долото, идёт к одной из каменных глыб.

Джорджо.

Это не так, мастер Микеланджело! Он жалел животных, не ел мяса. Он помогал своим ученикам. Он… любил отца!

Микеланджело (несколько раз стучит молотом по долоту, приставленном к камню). Это откуда известно?

Джорджо. Мне показывал его дневники Франческо Мельци!

Микеланджело. Милый старик?

Джорджо. Да!

Микеланджело. Я не знаю, что там тебе показывал его ученик, но я знаю, что он не терпел страсти и в других… Он ненавидел меня так же, как и я его. И я подозреваю, что именно за это. За то, что я – это жизнь.

Урбино, улыбаясь чему-то своему, уходит с совком, полным осколков.

Джорджо. Почему вы так уверены, что Леонардо вас ненавидел?

Микеланджело. По многим признакам. Но главное, чего я ему никогда не прощу – «Давид». Помнишь его? Сколько трудов, а всё зря!

Джорджо. Почему же зря? Это величайшее произведение нашей эпохи, которое по праву займёт место в пантеоне…

Микеланджело (морщится). Джорджо! Сжёг бы ты свою книгу! (Микеланджело возвращается к своей глыбе, долбит её и говорит, всё больше заводясь) Я ваял «Давида» для площади Синьории, чтобы он стоял там в самом центре, чтобы его было видно отовсюду. А Леонардо – дивный и небесный! – признанный гений, член городского совета! – убрал её в Лоджию Ланци! Под крышу! К стене! Лишь бы её никто не видел. А «Давид», он же круглый, понимаешь? Круглый! Чтобы понять, что в его позе и напряжение, и уверенность в своих силах, и покой… его же надо рассматривать со всех сторон!

Микеланджело вдруг замечает, что Джорджо протягивает ему какой-то листок, который до этого он вынул из своей книги. Микеланджело перестаёт долбить, берёт листок.

Микеланджело.

Что это?

Джорджо. Не узнаёте?

Микеланджело. Мой «Давид». Хороший рисунок. Неужели твой, Джорджо?

Джорджо. Да что вы! Я же не умею рисовать! Прежде, чем прийти к вам, мастер Микеланджело, я был на площади Синьории. Там стоит множество статуй. Под открытым небом. И все они… в печальном состоянии. Голуби, дожди, ветра. Да и прохожие… Ваш «Давид» в лоджии Ланци… наш «Давид»… отлично сохранился. А ведь он стоит там уже пятьдесят лет!

Микеланджело. А! Ну, конечно! Теперь ты будешь меня уверять в том, что Леонардо спрятал «Давида» от зрителей, чтобы его сохранить? Это всё твои домыслы, Джорджо!

Джорджо. Этот рисунок дал мне милый старик Франческо Мельци. Я у него еле выпросил, чтобы показать вам. Это рисовал Леонардо да Винчи. Судя по формату странички – в тот самый свой блокнот. Это и есть мой подарок вам.

Микеланджело потрясён.

Джорджо. Он не питал ненависти ни к вам, ни к вашему «Давиду». Потому, что это – не мешок с орехами. А что касается страсти… Великий человек непостижим, мастер Микеланджело. Как вы непостижимы для меня. Потому, что я – не велик. Я не могу понять, как при вашем тонком вкусе, удивительном чувстве красоты и точном глазе, вы можете жить с этими тряпками… с этой пылью… с этой бочкой. Я думал, вы мне что-нибудь расскажете о тех, с кем были знакомы… Например, о Леонардо. Чтобы мои жизнеописания не были такими мёртвыми. Но, очевидно, вы… великие… так же непостижимы друг для друга, как и для всех остальных. А может, вы друг друга и не видите… Я не знаю. Мне этого не понять никогда. Я могу лишь благоговейно наблюдать за вами, писать о вас, восхищаться. Но даже на сто локтей не приблизиться.

Джорджо идёт к столу, кладёт на него свою книгу.