— Если ты думаешь, что боги всеведущи, то ошибаешься, неверно воспринимая их суть, — пространно ответил демон, а затем как будто бы вздохнул с огорчением. — Я не вру касаемо того, что не хотел бы, чтобы Синяя чума уничтожила этот конкретный город. Твой шедевр, Фрим, достоин большего, чем этот вонючий провинциальный городишко. Применённая в ином месте в иное время Синяя чума могла бы добить всю вашу цивилизацию. Наконец нанести этот давно напрашивающийся удар милосердия, — горечи в его голосе стало заметно больше, — однако теперь творение, что могло бы придать твоей ничтожной жизни значимости, пропадёт зазря. Это уже битая карта.
Алый просвет вдруг дрогнул, зажёгся совсем нестерпимо ярко. Команды Келестии стали требовательнее, злее, настойчивее, она заставляла спешить, торопиться, но продлилось это, даже по меркам пространства, начисто лишенного ощущения времени, совершенно недолго. Последний отчаянный рывок к цели сменился краткой, быстро окончившейся агонией:
— Не-е-е-ет! Вы все, слушать меня! Меня! Меня!!! Продолжать! Продолжать ритуал! Продолжать дальше! Ритуал!!! Нельзя останавливать ритуал!!!
Чем именно это вызвано, Рентан не знал и не понимал. Только чувствовал: что бы там ни происходило, в реальном мире, происходило это совершенно вопреки воле Келестии. Всё, что она затеяла, так долго воплощала — всё обернулось прахом. Ярек оказался прав и в этом.
— Вот к чему вас неизменно приводит гордыня. Что бывает, когда забиваешь философским камнем гвозди, всецело уверенный в том, что иначе это сделать никак нельзя. Ты портишь и гвозди, и камень, и даже доску! — в голосе демона чувствовалось такое сильное удовлетворение, словно эта победа принадлежала ему.
Стальная хватка чужой воли начала слабеть. Первой исчезла не тьма или холод, а связь с иными людьми. Осталась лишь ниточка, ведущая к Келестии. И, как почти мгновенно выяснилось, это не было случайностью, а самым что ни на есть злым умыслом.
Их разумы, вопреки воле лекаря, как он ни пытался противиться, соединились. На этот раз не тонкой паутинкой, а стал на краткие, чрезвычайно болезненные мгновения единым целым. По сравнению с этим все предыдущие муки показались комариным укусом, слабым тычком иголкой. В этот раз Келестия желала не повиновения, не выполнения своих команд. Её целью было убить Рентана, сжечь его разум, оставить лишь умирающее от Синей чумы тело.
При этом магичка и сама раскрылась, стала уязвима, только вот лекарь ничего не мог ей сделать. Он с лёгкостью мог читать её полные бредовых, фанатичных, навязчивых идей мысли; видеть истинный облик, обычно спрятанный от посторонних, даже самых пристальных взглядов, не имевший, как и ожидалось, ничего общего с человеком; ощущать и её эмоции, такие как ненависть и страх.
Последнего оказалось на удивление особенно много. Этот страх не был рождён текущими обстоятельствами, не являлся сиюминутным приступом. Такая внешне самоуверенная и невозмутимая Келестия, как оказалось, прожила в страхе всю жизнь, с самых первых воспоминаний и вплоть до текущего момента. Липкая паутина опутывала магичку плотным коконом. Каждое её действие, каждое слово имели в первооснове именно страх. Страх не просто смерти, боли или потери всего, а бессмысленности этого.
За свою невероятно долгую жизнь Келестия успела побывать матерью, но в конечном счёте не сочла это важным, разочаровалась. Ведь кровь не значит ничего, а люди смертны. Келестия воспитала и обучила не одно поколение магов, но и это не сочла достойным делом всей жизни. Ведь маги и их искусство — те же люди, смертные и склонные к вырожденчеству. Келестия пыталась привнести в этот мир порядок так, как она видела его, своею рукой. Однако любое государство, даже небольшое, состоит всё из тех же людей — смертных, склонных к вырожденчеству глупцов. Келестия искала своё предназначение среди древних руин и даже нашла. Не в тайнах древности — те на поверку оказались лишь печальным памятником людской смертности, вырожденчеству, глупости и эгоизму. Разочаровавших в людях, она нашла своё предназначение в Триединстве. В служении богам нового, лучшего мира, в котором будут жить только новые, лучшие люди, лишённые порочных склонностей.
Всё это Рентан видел так же ясно, как своё собственное прошлое, без всякого труда и напряжения. Наверняка в этот момент легко его могла прочесть и Келестия. Вот только ей до этого дела не было. Магичка ненавидела лекаря, но лишь немногим сильнее, чем других людей, и то не из-за его прошлого, а потому что он грубейшим образом вмешался в её планы. Наверное, такая всепоглощающая ненависть существа, давно потерявшего остатки человечности ко всему людскому роду, была бы интересной темой для размышлений, только вот это всё не имело значения для стремительно гибнущего в агонии сознания Рентана.
— Нет! Нет-нет-нет-нет-нет, — вдруг принялся причитать Отвергнутый с явным беспокойством. — Так не пойдёт! Мы так не договаривались!