Этого-то Рентан и боялся. Он не знал, какие-то именно возможности есть у Отвергнутого влиять на реальный мир, на людей в нём, но догадывался, опять же по опыту, что весьма и весьма небольшие. Останься Вилора внутри, ей бы угрожала опасность. Лекарю пришлось бы отстаивать её душу. В текущей же ситуации его ответ был куда проще:
— Я не могу решать за других и не стану этого делать. Не стану делать твою работу. И не прошу делать мою. Просто…
— Да-да-да, дать тебе время. Я понял, — Отвергнутый недовольно скривился — ему не нравилась сделка. — И всё же…
— Моя душа в обмен на моё время, что тебе ещё надо?! — зло переспросил лекарь. — У меня ничего нет! Ничего!
— Там, прислонившись ухом, надеясь что-то услышать, стоит твоё «ничего», Фрим, — мрачно напомнил Отвергнутый.
— Ну так вперёд! Заключи и с ней сделку, убеди её отдать тебе душу, — Рентан махнул рукой, удивляясь, что может это сделать. — Я здесь при чём?
— Умрёшь, обречёшь на смерть тысячи и тысячи людей, но её душу… нет? — уточнил демон, ухмыляясь.
Лекаря если и раздирали какие-то сомнения, то никаким образом это показывать он не стал, категорично заявив:
— Умру, обреку, но её душу ты от меня не получишь.
— Гордыня, — фыркнул Отвергнутый презрительно. — Как и всегда. Человеческая гордыня, стоящая превыше всего. Свою душу ты скромно оцениваешь в десятки тысяч других ничем не отличающихся душ. Этой чумной бродяжки и того выше!
Сказав это, он исчез, растворился без следа, оставив Рентана наедине с болью и щемящим ощущением пустоты. Так минуло несколько невероятно напряженных мгновений, а затем демон добавил:
— Делай свою работу, лекарь. Доводи своё произведение искусства до конца. За гордыню тебе ещё воздастся, но позже.
***
Работа Рентану давалась тяжело. Не из-за боли — та практически исчезла. Вместе с этим прояснилось сознание, стало легче двигаться. Но вот сосредоточиться на изготовлении Стотравника всё никак не получалось. Лекарь много раз по-разному представлял себе этот момент, свои последние часы. Ему всегда казалось, что кто-кто, а вот он сумеет держать себя в руках, сумеет сохранить спокойствие. Падая на колени и умоляя демона дать ему пару часов, он чувствовал себя более чем уверенно, но стоило ему добиться желаемого…
Рентану не хотелось умирать, не хотелось быть приговорённым к вечным мукам. Это было так несправедливо, так глупо, так неправильно! Все эти мысли заполнили голову лекаря, мешая работать и осуществить то, ради чего он продал самое дорогое, что есть на свете. Свою бессмертную душу.
Вилора, которая, как умела, ассистировала ему, видела всё это. Как Рентан порой застывал на месте, скрипел зубами, сжимал кулаки. Видела его нервозность, проявляющуюся в раздражительности и резких неосторожных движениях, в том, как он говорил, скупясь на слова и тем более добрые слова.
Уже две заготовки Стотравника оказались безнадёжно испорчены. Третий на глазах лекаря выкипел, превратившись из предполагаемого спасения человечества в банальный яд. К тому же не самый сильный. А ведь он толком и не начал, просто проводил подготовительные работы!
— Так не пойдёт! — нисколько не разбираясь в алхимии, всё прекрасно поняла Вилора. — Да что с тобой такое?!
Рентан удержался от резкого, ненужного, абсолютно бессмысленного ответа. Не стал корчить мин или устраивать глазами дуэль. Вместо этого он решительно отвернулся, намереваясь не отвечать вовсе, и вдруг оказался лицом к лицу со своим страхом. Настоящим страхом, что нашёл путь в его сердце обходным манёвром, притворившись чем-то другим.
Он на самом деле не боялся смерти — он уже умер. Не боялся вечных мук — приговор уже был вынесен. Не боялся оказаться в лапах Отвергнутого — уже оказался. Лекарь не желал причинять зла невинным. Вынуждать страдать тех, кто страдать не должен был вовсе. Но иного пути у него не было.
Рентан стоял и смотрел на детей Римпана. На двух мальчиков лет семи и девочку пять-шести лет от роду. Он не знал их имён — не хотел знать. Не хотел замечать, что серьёзно переоценил их состояние, то, настолько Синяя чума продвинулась в вопросе их убийства. Дети определённо были заражены и перепуганы до состояния ступора, когда сознание уходит глубоко внутрь, а тело остается предоставленным самому себе, но в остальном на них рано было ставить крест. Молодые организмы сопротивлялись более чем успешно, хотя эта борьба без помощи извне и была обречена.
Всеми способами лекарь пытался от них отдалиться, не замечать, списать со счетов. Специально не слышал их имён, игнорировал прямые обращения. Надеялся таким образом либо вовсе уйти от этого выбора, либо облегчить его себе. Приговаривать к мучительной смерти незнакомых, смертельно больных детей казалось ему более лёгким выбором, но ничего не вышло. Врать Рентан не умел.