Скелеты в шкафу никогда не врут (СИ)

Не меньшее сообщала и худоба: телосложение у Вилоры как для девушки было весьма неприглядным. В её случае выражение «кожа да кости» вполне могло сойти за комплимент, ведь в некоторых местах из-за лёгкой формы оспы, которую тем не менее запустили в своё время, кожа превратилась в натуральную чешую.

Одежда на удивление была нормальной, хотя и несколько не по размеру — краденая или просто найденная на свалке. То же самое касалось и обуви. Конечно же, никаких украшений или чего-то похожего на них.

После этого печальнее всего было смотреть на лицо Вилоры. Нет, оно не было ни уродливым, ни даже некрасивым. Кожа чистая, без шрамов и следов той самой запущенной оспы. Напротив, это было лицо девушки, которая могла вырасти красавицей, умницей, с огоньком в голубых глазах. Но не выросла, и Рентан, чьё сердце обливалось кровью, прекрасно это видел.

— Ты ещё кто такой? — разминая затёкшие конечности, поинтересовалась девушка с вызовом. — И чё тебе от меня надо?

Судя по её презрительному взгляду, ситуацию она истолковала максимально превратно, что лекарь поспешил как можно скорее развеять.

— Я Рентан, ты искала разговора со мной.

— Нет, — поморщилась Вилора. — Я искала папку своего — Фрима из Оренгарда или кого-то, кто его знает.

— Ты нашла, это я. — Рентан покосился на людей вокруг, которые развлекались, кидая гнилые овощи в оставшихся преступников, и предложил: — Давай вернемся к Локто и…

— Нет! — резко прикрикнула девушка, отстраняясь. — Никуда я с тобой не пойду.

В её голосе и глазах чувствовался практически страх и ненависть той, кому слишком часто после таких предложений причиняли вред. Впрочем, на этот раз Вилора сообразила, что её агрессия беспочвенна, и поэтому она смягчилась, правда, идти она всё равно никуда не собиралась.

— Так ты, то есть вы мой…

— Я знал твоего отца, — поняв, к чему это, ответил на незаданный вопрос Рентан. — Очень хорошо знал.

— И меня знаете? Так, кхм, смотрите… — спросила девушка, внимательно всматриваясь в собеседника — она его не узнавала.

Говорила Вилора с заметной хрипотцой и то и дело покашливала — ещё один «подарок» на всю жизнь от оспы.

— Знаю, — не стал отрицать очевидного Рентан. — Точнее знал когда-то в другой жизни.

Вилора стояла и слушала это абсолютно неподвижно с непроницаемым лицом. Она ничего не спрашивала, не уточняла, не просила привести каких-то доказательств, просто молчала.

— Как ты выжила там? — когда пауза откровенно затянулась, спросил лекарь.

Девушка, закусив губу, отвернулась, буркнув:

— Хотела жить и выжила.

Других подробностей не последовало, и, как подозревал Рентан, оно было к лучшему. Подумав, он решил вернуться к прежней теме:

— Я знал твоего отца и мать, мне очень жаль.

Эти слова оказались ошибкой. Вилора вспыхнула, как стог сена, в который бросили факел.

— Очень жаль, что знали? Или очень жаль, что я не подохла там с остальными?

— Мне очень жаль, что… — лекарь от такого выпада потерялся в собственных словах и не нашёлся, что сказать.

Немало способствовало этому и то, что стояли они посреди отнюдь не безлюдной площади. И если Вилоре это скорее играло на руку, то вот Рентану это серьёзно мешало сосредоточиться.

— Ну? — поторопила его девушка. — Чего тебе там жаль?

— Жаль, что с тобой это всё произошло, — наконец выдавил из себя Рентан.

— Вот как, — не особо поверила Вилора. — И что мне с того? Что мне с твоей жалости?! Ты говоришь и ведёшь себя так, будто мы знакомы, а я тебя даже не знаю! Кто ты такой, кем был там, кто ты такой здесь. Так что оставь свою жалость при себе.

Лекарь аж оступился, так сильно его ранили эти слова. Тем не менее он не бросился откупаться или извиняться, заранее понимая, что сделает лишь хуже — так шансов на то, что его помощь примут, вообще не было.

— Я был другом твоего отца. Да и семьи тоже. В каком-то смысле являлся её частью. Меня ты не помнишь, потому что, когда всё случилось, тебе было, если не ошибаюсь, без малого четыре года.

Девушка покосилась на него с неодобрением, но всё же немного успокоилась и смягчилась.

— Мой папка — каким он был?

Рентан посмотрел на неё и понял, что это не интерес человека, слишком рано потерявшего родителей. Не интерес из любопытства. Не попытка восполнить белые пятна. Это проверка. Вилора уже выбрала для себя «верную» трактовку, а все остальные загодя объявила враньём. Тем не менее, понимая, что, вероятнее всего, после этого беседа завершится, лекарь рассказал:

— Фрим Мено был удивительным человеком. Ярким, уверенным в себе и своей правоте. Он обладал умением чувствовать суть вещей, даже когда не понимал, что перед ним такое. Он любил свою семью и особенно тебя — ничего дороже на свете для него не было.

Реакция была ожидаема, пускай и последовала не сразу.

— И всё? — подбоченившись, с нескрываемой ненавистью спросила Вилора, а затем, повысив голос, повторила вопрос: — И всё?! Больше вам нечего о нём сказать, только заупокойную чушь?! За кого ты меня держишь? За дурочку?!

— Послушай… — отчаянно попытался Рентан, но, конечно же, впустую.