Скелеты в шкафу никогда не врут (СИ)

Войтон покосился на свои пальцы, которые оголил за столом. Ногти и вправду выглядели несколько неественно. Он кивнул, подтверждая верность сказанного.

— Вы наблюдательны, — Войтон сделал паузу, не предвещающую ничего хорошего. — И всё же кое-что пропустили в своём рассказе. Чем вызван такой интерес к вашей персоне со стороны Келестии ваш Шеон?

— Как я и сказал…

— Я слышал, что вы сказали, — прервал его Охотник. — Меня интересует то, что вы не сказали. Во Власве и округе живёт порядка полутысячи выходцев из Оренгарда. Но только вы заинтересовали данную особу.

— Полагаю, всё дело в таланте Рентана, — довольно бесцеремонно вклинился Цимон. — И Яреке, разумеется.

— Если верить всему сказанному, так и есть, — демонстративно согласился Войтон. — Но я предпочитаю верить тому, что не было произнесено вслух, хотя подразумевается

, — он неприятно улыбнулся. — Знаете, как паук определяет, что в его паутину попалась мошка? Не глазами и не денно и нощно обследуя каждую ниточку, нет. По натяжению паутинок, их вибрациям, что создаёт мошка, борющаяся за свою жизнь. Ваш рассказ, Рентан, очень обстоятелен и подробен, но я чувствую, как дрожат и вибрируют ниточки его составляющие.

— Вы хотите предъявить мне обвинение? — заранее зная, какой ответ он получит, всё же спросил лекарь.

Однако ответ Охотника удивил, причём не только его одного.

— Нет. Не сегодня. Прежде мне ещё предстоит несколько не менее обстоятельных разговоров.

Цимон в этот момент выразительно прокашлялся, понимая, что за персона будет участвовать в одном из них.

— Я наслышан о правителе этих земель, — прекрасно, без всяких уточнений поняв намёк, успокоил его Войтон. — Могу вас заверить, ваше святейшество, что не буду особо измываться над господином бароном. Меня

он, откровенно говоря, вряд ли удивит.

Охотник встал и, больше ничего не говоря, коротко откланявшись, неторопливо пошёл прочь. Можно было подумать, что его очень привлекает сад, и именно этим вызвана неторопливость, но Рентан видел, что Войтон насколько погрузился в свои мысли и едва замечал дорогу, по которой шёл.

Только когда он удалился на добрые метров десять, Цимон позволил себе облегчённо выдохнуть и даже откинуться в кресле. Он ничего не сказал, но по взгляду было понятно, насколько сильно его измотал этот разговор.

— Мою историю будут проверять, — заметил лекарь с огорчением.

— Будут, — кивнул священник коротко.

— И найдут несоответствия.

Ещё один кивок.

— Найдут.

— Это…

— Это никак. Поймите, Рентан, несоответствия есть во всех историях. Вы в конце концов пускай и нетривиальный, но всё же человек. Ваша память не идеальна, вы эмоциональны, вы устаёте. Проблема ведь не в этом. Совсем не в этом.

— А в чём же, ваше святейшество?

Лекарь ожидал какого угодно ответа, в первую очередь, конечно же, упрёка в слишком плохой лжи, но всё оказалось несколько иначе.

— В том, что он, — Цимон кивнул в ту сторону, куда ушёл Войтон, — тоже из Оренгарда.

— Ещё одно дитя, выжившее волею Двенадцати? — неосторожно поинтересовался Рентан.

— «Ещё одно»? — вскинул бровь священник, но решил не углубляться. — Впрочем, это, несомненно, подождёт. — Он замолк на мгновение, а затем вернулся к прежней теме: — Нет, Войтон не выжившее дитя. Он — сирота, которому повезло оказаться у Охотников за несколько лет до трагедии.

Пока лекарь размышлял, стоит ли спрашивать о том, куда подевались родители Охотника и как это связано с дальнейшей судьбой разрушенного Синей чумой города, священник пояснил, в чём же состояло везение:

— У него выявили склонность к магии. Незначительную, что, как вы, мой друг, понимаете, является худшим приговором из возможных.

Рентан кивнул, показывая, что действительно понимает. На человека без соответствующей склонности или вовсе не чувствительному маги бы даже не посмотрели. Человек, склонный к магии или более того, имел все шансы пройти обучение и стать полноценным членом одного из магических Орденов. В случае же с такими как Войтон, маги не могли пройти мимо, но и светлое будущее им не грозило. Зато с высокой долей вероятности грозила участь подопытного, слуги, либо вовсе личного раба-игрушки.

— А что с его родителями стало? — всё же решился спросить лекарь.

Это было важно в том смысле, что могло сулить ещё большими неприятности, чем было до этого. Увы, Цимон отреагировал на этот вопрос лукавой улыбкой и лёгким движением плеч, сообщившим, что ответ ему неизвестен. Повисла пауза. Пока лекарь пытался сопоставить в голове даты и понять, насколько всё плохо, священник сопоставлял совершенно иные вещи. Он же первый поделился результатом вычислений: