Скелеты

Андрея разбудил чей-то голос. Вынул из яркого сна, в котором он носился за велосипедом Ники. Почему-то ездила Ковач по плоской верхушке пика Будущего.

Он замычал, подвигал затекшими конечностями. Зевнул и потянулся к Нике. Ее подушка была пустой, прохладной. Он мазнул ладонью по простыне; взгляд, фокусируясь, ткнулся в полумрак.

Ника сидела на диване, обратив лицо к окну. Ночь, судя по сереющему квадрату неба, истончалась, уступая скорому рассвету. Но еще горел правый рожок двурогого фонаря, лил сквозь шторы свет, и красноватая дорожка расплескалась по ковру, мерцала, отражаясь в экране телевизора. Прорисовывались дверной проем сбоку, елка, батарея. Тени сгруппировались в углах. Квартира, такая безопасная вечером, вновь сделалась мрачным прибежищем шорохов, таинственных движений.

И… что за голос окликнул его?

Он прошептал имя девушки, встал, взволнованный. Под напором коленей заскрипели диванные пружины.

Поза Ники повторяла позу мертвой Анны Николь, и кожа Андрея отозвалась мурашками. Глаза девушки были распахнуты, она смотрела перед собой. Лицо — восковая маска в полутьме. Волосы падали завитками на обнаженную грудь. Андрей невольно вспомнил огромные синюшные, лоснящиеся от соков груди мертвячки. Захотелось прикрыть наготу подруги одеялом.

— Ника, что случилось?

Она не реагировала. Она спала, спала и смотрела на изножье дивана, отделенное от входа в спальню двумя метрами полутьмы.

На изогнутой, обшитой тканью раме светлели какие-то продолговатые полосы.

«Носки? — предположил он. — Или Никин лифчик? Свисающие бретельки?»

Он напряг зрение.

«Перчатка? Желтая перчатка, так?»

Пятно шевельнулось, и Андрей дернулся назад.

По изножью ползли пальцы. Щупали ткань и обивку. Их хозяин (хозяйка!) прятался за диваном. Он (она!) играл, подбирался к жертвам.

— Ника! — зашипел Андрей.

То ли в комнате успело посветлеть, то ли глаза привыкли к сумраку. Он видел отчетливо фаланги и обозначенные впадинками ногтевые пластины, видел костяшки, костяшек было много. Желтый костяной паук встал на дыбы на своих крючковатых лапках. Каждая лапка-палец имела по шесть сочленений. И кисть состояла из лучин-костей.

Миновало восемнадцать лет со дня их последней встречи, а она была все так же изящна. Тончайшая резьба, отполированные до блеска сегменты. Существо затарахтело, это терлись друг о друга бесчисленные детали, вращались шарниры. Звук отдался ноющей болью. Колени Андрея хрустнули, мышцы будто ошпарило крапивой. В районе голени запылал пожар, стократно сильнее того, что мучил маленького Андрея.

Ростовая кукла распрямлялась. Ужасный манекен с головой-яйцом.

Такой вообразил ее себе подросток Ермаков, и больше: на выплывающей руке, на круглом набалдашнике локтя змеились узоры, опоясывали плющом гладкую макушку и лоб, заменяли брови.

Два круглых костяных глаза впились в добычу. По стене до самого потолка распласталась худая тень.

Туловище куклы пока что таилось за диваном, но он четко помнил гребень хребта и ребра, способные хватать, как клешни.

Эта дрянь могла ломать детей, словно коробки из-под кассет. Рвать сухожилия как магнитную пленку. Могла тянуть за ноги, пока кости не станут двухметровыми.

Щелкающая кукла неспешно переваливалась через изножье дивана. Шарила по одеялу длинными ветками лапищ.

Охваченный одуряющей паникой, Андрей вцепился Нике в плечо:

— Проснись!

— Вон, — сказала Ника.

Лапа застыла.

— Ты не причинишь ему вреда.

Она разговаривала с куклой, повелительницей боли роста. С его выдуманным врагом. И кукла слышала ее, лапы-пауки нерешительно отползали.

— Ключ повернется, — угрожающе прошипело в растворяющемся сумраке. Тот же голос шептал из гардероба Ковачей: — Ты нас не остановишь, Лиля.

— Вон, — рявкнула Ника… или то, что вещало ее устами.

Ее рука резко выпросталась, в ней была зажата японская куколка-Кокэси.

Андрей не знал, когда и как Ника сняла ее с елки.

Фонарь моргнул и погас, ночь закончилась, боль ушла, тень покинула сиреневые обои. Лапы убрались, резная голова исчезла за изножьем. Злобно щелкая, тварь посеменила в спальню. В дальний угол. Щелчки вскарабкались по стене. Взор Андрея метнулся к верхнему углу, он представил, как за стеной гнездится, устраивается кукла-механизм.

Щелчки прекратились. Ника сидела, тяжело дыша.

Андрей спрыгнул на пол, приблизился к спальне. Осмотрел углы и потолок.

— Она пропала.

Он ринулся к Нике.

— Лиля? Ты еще тут?

Голое разгоряченное тело быстро расслаблялось в его объятиях. Голова упала на подушку, волосы накрыли лицо. Грудь вздымалась. Ника видела сны.

Андрей лег рядом и набросил на нее одеяло. Подоткнул со всех сторон, обнял. Его колени слегка ныли, взгляд исследовал прямоугольник дверного проема. Подушечки пальцев изучали деревянную куколку-оберег.

Что-то подсказывало ему, что подробности ночного происшествия от Ники лучше утаить.

34

Черепная коробка Егора Судейкина трещала. Язык клеился к небу. В желудке плескалась желчь.