Схождение во ад

— Мы… могли обнаружить себя излишней настойчивостью. К тому же, свою машину объект оставил в Лонг-Айленде. Он собрал сумку…

— Та-ак, — произнес Краузе заинтересованно.

— Ничего особенного, — ответил собеседник на невысказанный вопрос. — Безделушки, документы… Все то, что мы уже видели. Теперь. У меня есть… скажем, странная новость. Я только что говорил с нашей вашингтонской группой. Они не могут подойти к его квартире. Там… В общем, его «пасут»…

— Кто? — удивился Краузе искренне.

— По первым впечатлениям — люди из его же профсоюза… И в этой связи позволю себе вывод: кажется, у объекта служебные неприятности…

— А здесь?.. Никаких хвостов?

— Чисто, — отрубил собеседник.

— Возьмите его сегодня, — приказал Краузе. — В багажник и — в Пенсильванию. На базу.

— Накануне похорон?

— Плевать!

— Магистр, учитывая информацию из Вашингтона, я рекомендовал бы проанализировать ситуацию более тщательно. Учтите, его могут «вести» электронными средствами. Мы можем здорово подставиться.

— Да, — вздохнул Краузе. — Вы правы. Я постоянно забываю, что на пороге уже двадцать первый век. Хорошо. Здесь я вам не советчик. Действуйте по своему усмотрению.

Откинувшись в кресле, он закрыл глаза, пытаясь преодолеть жгучую, исступленную злобу. Опять неудача! Опять препятствие, словно созданное кем-то свыше! Или лучше сказать — извне!

А ведь цель, казалось, была так близка, когда он вошел в этот дом на окраине Нью-Йорка! Он даже не сомневался, что вот-вот, и сбудутся его многолетние ожидания, и сокровище вернется к нему, ведь недаром, конечно же, недаром! — им было преодолено и безнадежно-тяжкое ранение, и страдания эвакуации, и тропические лихорадки в джунглях Латинской Америки; и, наконец, долгое становление той организации, о которой он мечтал еще тогда, когда бомбы противника падали на горевший Берлин…

Спокойно, приказал он себе, подождем. После десятилетий ожидания не так и трудно потерпеть еще несколько дней… Главное — не давать волю эмоциям.

Впрочем, в слабости духа он вряд ли мог бы себя укорить.

Уверенность не покинула его даже после внезапной смерти этого болвана Гюнтера. Безраздельная уверенность, что, покуда не выполнена предначертанная миссия, он, Краузе, не может ни умереть, ни позволить себе жить подобно миллионам других, в том числе — бывшим соратникам, усердно забывающим прошлое. Именно эта уверенность заставляла его на протяжении долгих лет планомерно искать следы сгинувшего шофера в различных странах, отрабатывать сотни версий, пока, наконец, не состоялась долгожданная и столь нелепо завершившаяся их встреча…

Кто думал, что идиот перепугается вот уж действительно до смерти? Как будто кому-то была нужна его жалкая жизнь! Нужен был портфель; даже не портфель, а древний колдовской кинжал, камень и несколько нерасшифрованных обрывков тибетской рукописи, каждый из которых, тщательно переложенный папиросной бумагой, хранился между страницами рабочей тетради.

Даже в нередкие минуты черного отчаяния, когда, казалось, поиски шофера заходили в безнадежный тупик, Краузе верил: раритеты не могли сгинуть в послевоенной круговерти, и он обязательно вернет их! Вернет!

Безрезультатный обыск дома в Лонг-Айленде, где проживал Гюнтер, заставил пережить Краузе известное разочарование, хотя обнаружилась новая ниточка: у Валленберга, чью фамилию Роланд присвоил, был особняк в Карлсхорсте, и теперь не существовало ни тени сомнения, что окончание войны шофер пересидел в тихом районе Берлина, под носом у гестапо, что рыскало в его поисках по всей стране.

Возникло естественное предположение: может, портфель до сих пор находится в особняке?

Однако начать проработку такой гипотезы Краузе не спешил, полагая, что раритеты могли быть подарены отцом сыну Гюнтеру-младшему, или уже Валленбергу — черт их всех разберет… Во всяком случае, хоть что-то о содержимом портфеля парню наверняка известно, а если он и есть нынешний владелец искомых ценностей, то хранит их либо дома, либо в банковском сейфе…