Схожу-ка я замуж!

Я подумал: а так ли уж виноваты условия, в которых мы очутились? Не кроются ли причины отдаления в нашей вечной спешке, в нашей занятости, которую мы возводим в культ, холим и лелеем? Мы проносимся на лифте мимо безымянных для нас квартир, где живут невидимые нами соседи, и мы никогда не остановимся перед чужой дверью, чтобы позвонить и попросить соль или спички. Для этого есть киоск на углу и просторный магазин напротив. Мы никогда не пригласим к себе соседа посмотреть телевизор, потому что уверены: у соседа есть свой телевизор. Мы бежим наверх и звоним в дверь только в том случае, если сосед вдруг забыл закрыть кран и вода сочится на наш белоснежный кафель. Последние футбольные новости мы узнаем из газет, из программы «Время», а ремонт своего костюма делаем в мастерской Дома быта.

А знаете что, дорогой читатель, давайте, войдя в свой дом, замедлим шаги. Давайте поднимемся на свой этаж пешком. Это даже полезно, а? Поговорим с симпатичной старушкой, одиноко сидящей у подъезда, и однажды она принесет нам чудесные румяные пирожки с капустой.

И еще вспомним, что в подвальном помещении есть один большой чулан, забитый хламом. Соберемся на субботник, выкинем хлам и организуем свое кафе, у входа в которое никогда не повесят табличку «Мест нет», потому что кафе это — наше кафе и когда захотим, тогда приходим. А самодеятельных гитаристов, сидящих на подоконниках подъездов, пересадим на стулья в специальное место, которое назовем эстрадой.

И, наконец, познакомимся друг с другом. Просто постучимся в Дверь напротив и, когда ее отворят, скажем:

— Здравствуйте, я ваш сосед.

Пишу я эти строки и ловлю себя на мысли, что ситуацию такую, появись опа в пьесе на бытовую тему, авторы выдали бы за находку. Но, с другой стороны, если взглянуть на такой способ знакомства философски, не является ли он одним из параграфов этикета, обязательного к исполнению?

Честное слово, дорогой читатель, отгораживаясь от соседей стеной своей самостоятельности, приобретя коммунальные блага, которых нам раньше так не хватало, не теряем ли мы то важное и необходимое, что не восполнят никакие просторные холлы со встроенными шкафами и Дома быта?

Ау, соседи, где вы?!

ПРОЩАНИЕ С ГЕРОЕМ

«…Министерство культуры, Госкино дали указания подведомственным организациям сократить в новых фильмах и пьесах «демонстрацию курения». (Из статьи министра здравоохранения).

И мне стало грустно, как бывает грустно, когда от тебя навсегда уходит друг детства, юности и зрелости. Тот человек, в обществе которого ты провел столько прекрасных, тревожных, захватывающих, волнующих, счастливых, ужасных часов.

Вот уже поезд, на котором его умчало время, скрывается за горизонтом, миг — и облик его превратился в зыбкий образ, который так трудно удержать в памяти, нещадно размываемой потоком информации.

А ведь это был самый приятный и самый желанный гость, который являлся в те редкие часы, когда в руки попадался зачитанный до дыр фолиант со зловещим силуэтом человека в черных очках и револьвером в руке на обложке или когда на экране возникал фильм, обильно приправленный погонями, допросами, драками в электричках, прыжками по крышам через пропасти улиц, словесными и оружейными дуэлями, визгом тормозов и криками о помощи.

Он был всегда великолепен. В меру молчалив, в меру разговорчив. У него был проницательный взгляд билетного контролера, милая привычка выпускать канареек из клеток, уходить из дома непременно в выходные дни, оставляя красавицу жену наедине с приготовленным в качестве сюрприза замечательным обедом.

Но это все так, побочные детали удивительного и неповторимого характера. Главное же заключалось в том, что он ВСЕГДА КУРИЛ.

Он не просто пускал дым, а священнодействовал с сигаретой, надежно зажатой в белоснежных зубах.

— Так, — говорил обычно он, не спеша доставая сигарету и основательно разминая ее музыкальными пальцами (мама так хотела, чтоб он играл на арфе!). — Значит, вы все отрицаете?

Продолжая пристально глядеть в белые бандитовы зрачки, он сладко, затягивался, потом очень долго, на едином дыхании выпускал дым, отчего экран превращался в золотое руно. Дым щипал бандиту глаза и органически переходил в сакраментальный вопрос:

— Догадайтесь, кто сейчас войдет в этот кабинет?

Далее следовала новая могучая затяжка, все скрывалось в теперь уже серой пелене дыма, и лишь откуда-то доносился слабый голос преступника:

— Начальник, дай закурить!

И вот они уже курят-священнодействуют вместе, запрокидывая в никотинном кейфе головы, пуская кольца (причем кольца бандита, — конечно же, намного мельче колец следователя), сверлят друг друга алмазными буравчиками взглядов, потом бандит паническим движением гасит сигарету и во всем признается.

Арсенал нашего героя был неисчерпаем, ибо он курил все, что можно было курить: трубку, сигару, папиросы «Беломорканал», «козью ножку», цигарку и многое другое.