Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Три точки, где обнаружена керамика, суммарно датируемая концом VIII — серединой VII в. до н. э. (Трахтемиров, Немиров, Березань), резко выделяют район вокруг Березани и Днепро-Бугского лимана из всех районов греческой колонизации на всех берегах Понта (рис. 30). Данные археологии хорошо соотносятся с показаниями письменных источников, а вместе они доказывают, что эллины «начали интересоваться» северо-западным побережьем Понта не «со второй половины VII в.», а со второй половины VIII в. до н. э. («Одиссея», Арктин, Гесиод) и что с конца VIII и до середины VII в. до н. э. они приезжали сюда сезонно (?), вступая в разнообразные отношения с местным населением степи и лесостепи. Первоначальное освоение этих северных мест, где греки попадали в совершенно иную природно-климатическую зону, чем в Средиземноморье и на других побережьях Понта, наряду с практическими целями, имело характер «сакральной колонизации», постепенного переосмысления и оптимизации устрашающих мифологических образов, первоначально соотнесенных с этими областями, расположенными на самом краю ойкумены (людоедство лестригонов, коварство Кирки, жуткий Аид с томящимся в нем, несмотря на владычество над мертвыми, Ахиллом). Должно было произойти «освящение» этих мест, чтобы стало возможным основывать здесь стационарное круглогодичное поселение. Необходимо было изжить образ Аида в земле киммерийцев, превратить Ахилла из владыки над мертвыми во владыку Скифии, основать его святилища и святилища великих богинь («мать богов», Геката), «эллинизировать» происхождение самих скифов, сочетая образы туземной мифологии с эллинскими.

Миф о посмертном переносе Ахилла на Левку возник в связи с тем, что остров находился на прямом пути к «преддверью Аида», где (по «Одиссее») томился и царствовал герой. То, что культ Ахилла на Левке был под покровительством борисфенитов, что он, вероятно, был основан ионийскими греками, когда они еще сезонно приезжали на Березань, и то, что к нему не имела прямого отношения Истрия, расположенная ближе к Левке, чем Борисфен, доказывает изначальную сакральную связь Левки именно с Березанью и ее окрестностями.

О смысле изображений на чертомлыцкой амфоре [76]

В 1863 г. при раскопках чертомлыцкого кургана И. Е. Забелиным была обнаружена знаменитая чертомлыцкая ваза (рис. 33). Авторы изданной в 1889 г. сводки «Древности скифо-сарматские» с уверенностью утверждали, что «первое место между скифскими сосудами и древностями бесспорно принадлежит великолепному серебряному сосуду, найденному в Чертомлыцком кургане» (Толстой, Кондаков 1889: 135). М. И. Артамонов подробно описал чертомлыцкую амфору, охарактеризовал ее «как образец работы первоклассного мастера» и уделил ей в альбоме значительно больше внимания, нежели любому другому шедевру греко-скифского искусства (Артамонов 1966: 48, табл. 162–176).

До сих пор исследователи не углублялись в истолкование взаимосвязи и смысла разнообразных изображений и орнамента, покрывающих все тулово сосуда, а сосредотачивали свое внимание на описании отдельных сценок, помещенных в пределах фриза на плечиках сосуда и посвященных, как принято считать, теме укрощения скифами своих коней. Эти сцены рассматривались обычно изолированно даже друг от друга, как отдельные реалистические зарисовки, и не ставились в связь с изображениями на других частях сосуда, которые расценивались как чисто декоративно-орнаментальные композиции или декоративные оформления деталей сосуда утилитарного назначения.

Безусловно, сценки на плечиках амфоры, равно как и изображения скифов на других произведениях греко-скифской торевтики, пронизаны распространившимся в IV в. до н. э. среди греков специфическим интересом к скифам, когда отношение к ним окрасилось оттенком некоторой идеализации их как людей неиспорченных, живущих просто и слитно с природой. Работавшие в Северном Причерноморье греческие мастера дополнили это несколько умозрительное построение живыми наблюдениями над жизнью реальных скифов и создали тот своеобразный стиль изображений варваров, который был назван М. И. Ростовцевым «стилем этнографического реализма». Однако это название отражает лишь взгляд на эти изображения «с греческой точки зрения» и вряд ли учитывает те требования, которые, судя по всему, что мы знаем о ней, должна была предъявлять к рассматриваемым предметам заказывавшая их скифская аристократия.

Попытка рассмотреть все изображения и орнамент на чертомлыцком сосуде как взаимосвязанную систему образов, посвященную воплощению некой важной для скифов идеи, привела автора к выводам, которые в сжатом виде излагаются ниже. Предлагаемая трактовка чертомлыцкой амфоры может привести к пересмотру ряда положений, связанных с мифологией, этнической историей и содержанием искусства как скифов, так и некоторых их соседей (Мачинский 1973в: 25–26).