Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Он (Навсифой. — Д. М.) сказал, что некогда прекрасносделанный корабль феаков, возвращающийся из сопроводительной поездки, будет разбит во мглистом море, а большая гора закроет со всех сторон (накроет) нам (наш) город[42].

Отмечу, что в греческом тексте нет ни тени сослагательности: Навсифой говорит о том, что неизбежно произойдет и предупреждает об этом сына, возможно вполне взрослого («в ребячестве» добавлено В. А. Жуковским).

Как увидим далее, речь здесь идет о чем-то, превышающем волю Зевса, благоволящего к феакам, видимо — о Мойре (Судьбе). Роль Мойры в божественной иерархии можно представить по целому ряду ранних примеров. В «Илиаде» Зевс многократно взвешивает на весах жребии сражающихся героев, дабы узнать волю Судьбы (Hom. Il. XIII, 69 f.; XVI, 658; XXII, 209 f.). В «Одиссее» говорится, что убийство Агамемнона совершилось по велению Мойры (Od. XIV, 28–29), перед которой бессильны даже боги: «Но и богам невозможно от общего смертного часа милого им человека избавить, когда он уж предан в руки навек усыпляющей смерти судьбиною будет» (Od. III, 236–238). Одиссею также предстоит, по словам Алкиноя, в отчизне испытать все то, что судьба и Мойры сплели для него при рождении (Od. VII, 196–198). Прометей у Эсхила в «Прикованном Прометее» утверждает, что «штурвальным необходимости» являются «трехликие Мойры и помнящие Эриннии» и что Зевс «не избежит предначертанного» (Aesch. PV 515–518). По свидетельству Геродота, Пифия на запрос Креза ответила: «Предопределенного Судьбой не может избежать даже бог» (Hdt. I, 91). И лишь по значительно более позднему свидетельству Павсания, Судьба (Мойра) определяется волей Зевса (Paus. I, 40, 4). Но в нашем случае речь определенно идет о предсказанной судьбе, неподвластной Зевсу.

Впервые название Схерии в поэме произносит Зевс, говоря Гермесу:

Ныне лети объявить от богов, что отчизну увидеть
Срок наступил Одиссею, в бедах постоянному; путь свой
Он совершит без участия свыше, без помощи смертных;
Морем, на крепком плоту, повстречавши опасностей много,
В день двадцатый достигнет он берега Схерии тучной,
Где обитают родные богам феакийцы…

(Hom. Od. V, 30–35)

Так и происходит, на двадцатый день Одиссей достигает Схерии. Формула неизбежной гибели города феаков, произнесенная Навсифоем и воспроизведенная Алкиноем, повторяется ведущими героями «Одиссеи» еще трижды.

Посейдон, оскорбленный тем, что феаки, вопреки его воле, доставили Одиссея на Итаку, жалуется Зевсу: «я не буду почитаем вместе с бессмертными, когда уже смертные феаки нисколько меня не почитают, хотя они из моей породы (т. е. происходят от меня)» (Od. XIII, 128–130). В этой фразе содержится нечто новое: ранее феаки назывались «богоподобными» (Od. V, 35) или «близкими» богам, «подобно циклопам и диким племенам гигантов» (Od. VII, 206), а приравнивание их к циклопам (рождены Ураном и Геей) и гигантам (рождены Геей от капель крови оскопленного Урана) говорит о том, что они древнее олимпийских богов и не могут происходить от Посейдона[43]. Здесь же впервые подчеркивается смертность феаков и происхождение от Посейдона, чем как бы предрекается их гибель и особое право Посейдона на возмездие. Зевс предлагает Посейдону наказать беспощадно и по своему усмотрению того, кто его не почитает (Od. XIII, 143–145), на что Посейдон, колебатель земли, отвечал громовержцу:

Смело б я действовать стал, о Зевес чернооблачный, если б
Силы великой твоей и тебя раздражать не страшился;
Ныне же мной феакийский прекрасный корабль, Одиссея
В землю его проводивший и морем обратно плывущий,
Будет разбит, чтоб вперед уж они по водам не дерзали
Всех провожать, и горою великой задвину их город.

(Od. XIII, 147–152)

И тут Зевс, до сих пор благосклонный к «богоподобным» феакам, проявляет себя как истинный «художник» и «эстет», внося посильную коррекцию в предначертание судьбы: