Полагаем, что ритон и зеркало были сделаны мастером-ювелиром или работавшими в одной мастерской ювелирами в традициях североионийского (Эфес? Клазомены?) и, возможно, лидийского (Сарды) искусства около 650–600 г. до н. э. (Алексеев 1992; 1996; Галанина 1997; Вахтина 1999; 2001: 108–112; 2004: 66; Кисель 1999; 2003). Место их изготовления находилось недалеко от Закубанья, где они были найдены в кургане заказчиков из среды скифской аристократии (Максимова 1954; 1956). Возможно, эти шедевры были созданы на Таманском полуострове в низовьях Кубани.
По современным представлениям археологов, появление эллинов на берегах Боспора и Таманского полуострова произошло не ранее 590–580 гг. до н. э. Однако перекликающиеся свидетельства Страбона, Плиния Старшего и Кл. Птолемея говорят о том, что милетской (Пантикапей) и теосской (Фанагория) колонизации предшествовали колонизационные волны карийцев, а затем клазоменцев и лидийцев (меонов), заселивших морское побережье от северной части Боспора до северных берегов Меотиды и устья Танаиса. Несомненно, древнейшие прибрежные части многих эллинских поселений, возникших во время фанагорийской регрессии, ныне затоплены морем. Это подтверждается исследованием возникшего около 650–625 гг. до н. э. Таганрогского поселения, ныне полностью поглощенного морем (Копылов 1999), и, вероятно, соответствующего поселению Καρία/Καροία (рис. 24), локализуемому Кл. Птолемеем на северном берегу Меотиды, неподалеку от устья Танаиса (Мачинский 1989а: 19–20). Среди его ранних материалов значительное место занимает импортная керамика из Северной Ионии[56]
, в пределах которой расположены и Клазомены. Столь ранняя колонизация северной Меотиды предполагает синхронную колонизацию побережий Боспора и Керченского полуострова. Кроме того, как убедительно показал Дж. Болтон (Bolton 1962), через эти же земли Северо-Восточного Причерноморья и Приазовья около 670–600 гг. проехал «одержимый Фебом» поэт и путешественник Аристей из Проконнеса[57], запечатлевший в поэме «Аримаспейя» миф о борьбе аримаспов и грифонов, изображенный в одном из секторов келермесского зеркала.Таким образом, вполне вероятно, что во времена первичной лидийско-клазоменской колонизации, основания Таганрогского поселения и путешествия Аристея, около 650–600 гг., на островах дельты Кубани могли появиться мастера-ювелиры из Северной Ионии, работавшие здесь, в месте соприкосновения разных этносов, мировосприятий, мифологий и культур (по-видимому, недолго), и создавшие неповторимые изделия — сгустки памяти об этом первичном соприкосновении.
Прежде чем сопоставить образ Кирки с тесно взаимосвязанными и взаимопроникающими образами Афродиты Урании, владычицы Апатура, и Афродиты Урании — Артимпасы/Аргимпасы (Rostovtzeff 1921; Ельницкий 1960; Артамонов 1961), обратим внимание на свидетельства о некоторых чертах образа Кирки, не зафиксированные в «Одиссее» и «Аргонавтиках», но существенные для предлагаемого сопоставления.
Описывая ларец Кипсела (VII в.?) из храма Геры в Олимпии, Павсаний интерпретировал одну из сцен как изображение Одиссея и Кирки на ложе в пещере: «Что это Одиссей и Кирка, нам показалось исходя из числа прислужниц, которые находятся перед пещерой, а также исходя из производимых ими действий; ибо женщин четыре, и делают они дела, о которых сказал в эпосе Гомер» (Paus.V, 19, 2). Любопытно, что в соседнем секторе находилось изображение кентавра с передними человеческими ногами (как на ритоне). Особо отметим здесь связь Кирки с пещерой.
Поздний миф, приписываемый Евстафием Александру Пафскому, объясняет происхождение растения «молю» эпизодом гигантомахии в котором Гелиос, поверг гиганта Пиколооса, захватившего остров его дочери Кирки: «из его крови, вытекшей в землю, выросло растение, и названо оно было „молю“ от „молон“, т. е. битва, в которой пал названный гигант. У него цвет, подобный молоку, из-за сразившего его белого Гелиоса (без…), а корень черный из-за черной крови гиганта» (Eust. Od. I, 381, 34). В этом свидетельстве для нас важна связь Кирки с мифом о гигантомахии.