Скифская чаша

Она сидела на лавочке в теплом пальто и мягких, на меху, туфлях, хотя солнце припекало совсем по-летнему и воздух прогревался градусов до восемнадцати. Закуталась старушка в на диво цветастый большой платок с яркими разноцветными розами на темном фоне — такими платками гордиться красивым девчатам и модницам, а тут из-под него выглядывали совсем седые пряди и повязан он был под сморщенным, острым от старости подбородком. Но глаза у старушки светились совсем по-молодому, не старческие утомленные глаза, а живые и пытливые, и Хаблак понял, почему эта пожилая женщина носит такой яркий платок. Майор сел рядом на лавочку. Зозуля примостился с другой стороны, наклонился к старушке и попросил, угодливо заглядывая ей в глаза:

— Расскажите майору... Все что видели.

Женщина перебрала сморщенными пальцами край платка. Хаблак успел увидеть, что ногти у нее аккуратно подстрижены, покрыты прозрачным лаком. Майор почему-то подумал, что имеет дело с бывшей артисткой, которая привыкла серьезно относиться к своей внешности, к тому же небось не приходится готовить обеды с ежедневной чисткой картофеля, — должно быть, варит внучке яйца или манную кашу, а это, конечно, не отражается на маникюре.

Хаблак невольно почувствовал неприязнь к старушке, может, потому, что вспомнил: Марина именно сейчас, наверное, чистит картошку, готовит мужу обед, знает, что он любит тонко нарезанный, хорошо поджаренный хрустящий картофель, его следует есть горячим, прямо со сковородки, но он сегодня вряд ли вырвется на обед. Вечером Марина разогреет, и картошка от этого не потеряет вкуса. Он будет есть ее и смотреть на жену — разве может быть невкусной еда, приготовленная ею?

Воспоминание о Марине растрогало Хаблака, и он уже совсем ласково посмотрел на старушку и спросил:

— Вчера вечером вы сидели здесь и, лейтенант говорил, видели какую-то белую «Волгу». Как вас зовут и где живете?

Старушка подобрала под себя меховые туфли, — наверное, несколько стеснялась их, — и ответила густым, хорошо поставленным, совсем не старческим голосом:

— Виктория Анатольевна Старицкая. Я гуляю с внучкой до девяти — полтора часа каждый вечер. В любую погоду. И вчера гуляли, вечера совсем летние, грех не подышать воздухом.

Хаблак успел подумать, что старушка слишком разговорчива и следует направить разговор в точно обозначенное русло, однако, вероятно, она почувствовала то же самое, потому что вдруг решительно оборвала эту свою длинную тираду и сказала совсем иным, деловым тоном:

— Зачем все это? Должно быть, вам неинтересно. Да и кого это может интересовать? Короче, смотрю — подъехала «Волга». Еще фарами блеснула, стемнело уже, блеснула и остановилась вон там, где кусты сирени. Возле угла дома. А зачем сюда заезжать? Дети не играют, можно поставить машину на улице. Тем более никто из «Волги» не вышел, фары водитель выключил, сидит и ждет кого-то. Я и подумала: кого? Может, девушку? Интересно, не из нашего ли дома? Кому же это посчастливилось в белой машине кататься? Водитель, видно, терпеливый, четверть часа ждал, потом в издательском доме двери хлопнули и парень выскочил. Спешил, потому что почти бежал, открыл дверцу «Волги», переднюю с этой стороны, о чем-то с водителем поговорил и назад побежал.

Старушка перестала играть бахромой платка, положила руки в карманы. Хаблак несколько секунд осмысливал услышанное. Спросил, с надеждой взглянув ей в глаза:

— Случайно не заметили: свет в это время в издательских окнах не гас?

— Нет, — не раздумывая ни секунды, ответила старушка, — окна темные были — поздно уже и никто не работал. Я еще удивилась: что этому молодому человеку вечером там делать?

Хаблак быстро прикинул: во двор выходили окна издательских комнат, в которых во время вчерашней встречи с археологом никого не было. Директорский кабинет, комната завхоза и окна из коридора, где сидела вахтерша, выходят на улицу.

Но кто-то из сотрудников мог же забыть выключить в своей комнате свет...

Хаблак уточнил:

— Вспомните, пожалуйста, все окна на втором этаже издательского дома были темные? Может, какое-то светилось?

Женщина покачала головой, однако ответила не так уверенно, как раньше:

— Нет, кажется, нет...

— А в котором часу выбежал из издательства мужчина, что разговаривал с водителем белой «Волги»?

— Около восьми. Простите, у меня нет часов, но мы с Катрусей выходим в половине восьмого, потом нас в девять зовет сын, — показала головой на пятиэтажный дом. — Так, значит, гуляли совсем мало, когда машина подъехала, а потом, я же говорила, с четверть часа водитель ждал кого-то. Выходит, что-то в восемь или чуть раньше.

Все совпадало. Свет в издательстве погас без пяти восемь. Хаблак подумал, что старушка наблюдательна, у нее зоркий глаз и совсем не старческий ум. По крайней мере, не страдает от склероза.

Вдруг у майора мелькнула одна мысль, и он спросил:

— Вы сидели на этой лавочке?

— Да.

— Двери, что из издательства, слева, — раздумчиво продолжал Хаблак, — стало быть, вы могли видеть только спину мужчины, когда он шел к «Волге». Не так ли?

— Разумеется.

— Но ведь было темно.