Скифская пектораль

– Вот и чаёк, – сказал отец, внося красивый поднос с чайником, двумя чашками, сахарницей, лимоном, розетками с вареньем. Он не очень ловкими движениями стал переставлять всё это с подноса на стол.

– Давай лучше я, – сказал Владимир, боясь, что отец что-нибудь опрокинет или разобьёт. – У меня лучше получится, – всё-таки Владимир всю жизнь был холостяком и обслуживал себя сам, а отец привык, что всё подаёт ему жена, и вот теперь, перешагнувшему за шестьдесят, ему приходится учиться всё делать самому, а руки никак не слушаются: нет-нет, да и выронят что-то.

Отец с радостью закивал головой и, освободившись от обременительных обязанностей, пошёл снова на кухню. На этот раз за булочками.

– Вот эти – с корицей, а эти с маком, – сказал он, вернувшись. – Варенье: малиновое, вишнёвое, абрикосовое, а это из крыжовника. Ещё мама варила. Вы не приезжаете, есть его некому. Клубничное, правда, закончилось.

Владимир разрезал булочку вдоль и на белоснежную сдобу положил две чайных ложки абрикосового варенья. Сироп потёк, он поднёс руку к чашке с чаем. Всё это он делал сосредоточенно, придавая значение каждой мелочи. Он тянул время, оттягивая серьёзный разговор, потому что уже понял: обычных слов будет недостаточно, надо готовить проникновенную речь, чтобы отец изменил тон по отношению к своей попавшей в беду дочери.

Чаепитие длилось, казалось, вечно. Сопровождалось оно беседой о разнице между зимой в Альпах и в Лондоне. О смоге, который стал меньше докучать лондонцам, чем во времена Конана Дойля: после перехода отопления с печного на паровое выбросов в атмосферу стало меньше, а, следовательно, знаменитые лондонские туманы реже посещают столицу, давая людям возможность радоваться солнечным дням.

– На месте правительства я бы законодательно ограничил эксплуатацию автомобилей в мегаполисах, – горячился Николай Егорович. – Чтобы не повторился кошмар 52-го года, тогда от смога умерли тысячи… Ты этого не помнишь, тебя ещё на свете не было. А в шестьдесят втором мы вообще одели противогазы! Почему людей против их воли заставляют дышать выхлопами машин? А дети?! Что их ждёт при такой экологии?

Владимир смотрел на отца так, словно видел его впервые. Таким он его не знал. Он не знал, что отец может разводить демагогию в то время, как его любимая дочь находится в тюрьме по страшному, нелепому обвинению в убийстве. И вместо того, чтобы броситься спасать её или хотя бы облегчить участь, он преспокойно пьёт чай с булочками и вареньем, тщательно соскабливая его со дна розетки, и рассуждает о судьбах человечества.

– Папа, – сказал Владимир, – давай поговорим о главном.

Он отставил чашку в сторону.

– Таня в тюрьме. Нужен хороший адвокат. А для этого нужны деньги. Большие деньги. У меня таких нет. Я могу внести только часть. Ты же знаешь, я уволился и живу на сбережения.

– Ты хочешь, чтобы я оплатил адвоката? А она со мной советовалась, когда привела в дом незнакомую девицу с улицу? – в голосе его зазвучал металл.

– Папа, прошу тебя, не время сейчас для пустых разговоров. Нужно действовать.

– Да как она могла! – вконец распалился Николай Бобров. – Как можно было взять в свою квартиру человека, даже не зная, из какой она семьи? Не зная ничего об этом человеке? А если эта девчонка из банды? И вовсе не слепая, а прикидывалась только, скрываясь от дружков?

– Но ведь ей сделали операцию на глазах!

– Тебя не было в Лондоне! Ты ничего не знаешь. И я не знаю. И никто не знает.

Николай Бобров уже большими шагами ходил по комнате и говорил громче обычного.

– И они таки нашли её, эти дружки, в квартире твоей сестры. И избавились от неё, а подставили твою сестру. Очень даже удобно им вышло. А кто виноват? Сама Татьяна и виновата, потому что нужно думать, прежде чем принимать решения. Такие решения!

– Отец! Почему ты не веришь собственной дочери? Если она поступила так, то у неё были основания поступить именно так, а не иначе.

– Основания?! Ты почитай, что пишут в газетах! Что они были лесбиянками! Может быть, это было основанием для её решения? Позор! Так прославиться! А если дед Егор узнает?

– Да дед Егор с 60-х годов не читает газет! И телевизор не смотрит, говорит, что там всё врут! И вообще – причём здесь дед Егор? Татьяне нужна помощь!

– Ей должны были назначить государственного адвоката, когда арестовали.

– У неё есть официальный адвокат. Читал я протоколы допросов с его участием. Лучше вообще не иметь адвоката, чем иметь такого! Я удивляюсь твоему равнодушию: твой ребёнок находится среди убийц, воровок, проституток, а тебе всё равно! Ты не хочешь помочь! Этого я не ожидал от тебя. Я не знал тебя таким. Наверное, я вообще тебя не знал.

Владимир встал, разрываемый двумя чувствами: порывом немедленно уйти и желанием бросить в лицо родному отцу страшные, горькие, обидные слова. Такие слова, которые сын вообще не должен говорить отцу.

В свою очередь, Николай Бобров, чувствуя, что обстановка накаляется, хотел смягчить, а по сути, усугубил положение: