Скиталец

Генрих. Значит, в этом мире я переделал свое имя с французского на немецкий лад. Итак, я уже знал, что я — обер-лейтенант Генрих. Фамилия, вероятно, осталась той же. Может быть, исчез или переделался русский суффикс. Но увижу паспорт — разберусь. Надо выяснить, как же я здесь очутился.

— Извините, я не совсем хорошо помню.

Как я здесь оказался?

— Вы попали к нам с сотрясением мозга после подавления бунта заключенных.

— Странно… Ничего не помню, — на редкость откровенно сказал я.

— Это бывает. У вас был сильный удар по голове. Вы пролежали без сознания почти три дня.

— Неужели?!

— Мы уже начали волноваться.

— Я рад… Что за меня волнуются.

Она смущенно улыбнулась.

— Расскажите что-нибудь, — сказал я ей.

— Что-нибудь? — переспросила она.

— Просто хочется поговорить.

Тут бы анекдот какой рассказать, но как это всегда бывает ничего путного на ум не приходило.

— Извините, меня ждут другие пациенты, — наконец оборвала она неловкое молчание. — Но я еще вернусь.

Она улыбнулась обаятельной, очень женственной улыбкой и вышла, закрыв за собой дверь.

За градусником она вернулась минут через двадцать, но и в этом случае ничего дополнительного из нее вытянуть не получилось.

Потом был завтрак, имевший ту же информативность, возмещаемый, однако, калорийностью. А проголодался я, к слову, изрядно.

А потом пришел доктор.

Это был невысокий, похожий на сову человек лет шестидесяти. Он порасспрашивал меня о самочувствии, после чего мы поговорили на общие темы. Пытаясь выведать как можно больше, я спросил его, не случилось ли его интересного за время моего беспамятства.

— А ведь действительно случилось, — ответил он. — Пока вы были без сознания, Фриц Шварцкофф совершил первый пилотируемый полет в Космос! Каков технический прогресс!

Я был действительно удивлен. Это насколько должно было отстать техническое развитие, если первого космонавта они запустили только теперь! Видимо, Германия, если и не является единственной страной на Земле, то, во всяком случае, уж наверняка не имеет конкурентов. А без оных наступает застой. Ну тогда со своими знаниями я бы мог бы… Хотя нет, здесь я не физик.

Досадно!

Я вспомнил, как наша желтая пресса последних лет, дабы опорочить Советский Союз, писала, что будто бы фашисты запускали космонавтов задолго до Гагарина, и что недавно, якобы, двое из них вернулись… Я немного задумался, и доктор принял это за сверхволнение.

— Да, зря я вам об этом сказал. Вам не надо сейчас волноваться. Но все же такое событие! Должны же мы были запустить в космос человека до конца нашего тысячелетия.

— Да, это точно, — автоматически ответил я, — Тысячелетний Рейх должен быть космической державой!

— Кстати, могу вас еще раз обрадовать.

После обеда вас навестит очень приятная фрау.

— Она назвалась?

— Женатому человеку грех задавать этот вопрос. Конечно, это фрау Алиса.

Алиса. Неужели та самая!

* * *

Я не ошибся, это была та самая Алиса. Видимо наша встреча в самолете была не случайна, и наши линии жизни были основательно пересечены.

— Ты изменился, — сказала она, после того как мы бурно, а точнее, очень бурно поприветствовали друг друга.

— Да, Алиса, я не могу сказать, что последние события отразились на мне благосклонно.

— Все остришь. Хотя, по-моему, ты сам не свой после Москвы.

— Может быть… Но по голове меня стукнули здесь… Знаешь, у меня действительно проблемы. Когда я пришел в себя, я не помнил, кто я и где я. Потом понемногу вспомнил, но не все. Ты представляешь, я не могу говорить на немецком.

— Ты и раньше говорил не очень уж. Все время путал падежи и времена.

— Одно дело путать падежи и времена, а другое дело вообще не говорить.

— Так серьезно?

— Да. Выражаясь научным языком, у меня частичная амнезия, отягощенная женевю.

— Чем?

— Ложными воспоминаниями. Но я не хотел бы это обсуждать с врачом.

— Да уж… Это было бы совсем некстати.

Слушай, тебе же положен отпуск. Когда выпишешься, поедем к твоим.

— Это мысль.

— Кстати, почему ты не спрашиваешь, как прошла презентация моей последней книги?

— Ой, Алиса! Как я мог забыть! Расскажи, пожалуйста.

Как и в моем мире, она была писательницей.

* * *

Пролетело еще несколько дней, и вскоре я продолжил свое выздоровление дома.

Это было что-то вроде семейного общежития. Оценивая положительные стороны, можно отметить идеальную чистоту. И еще, люди были спокойнее, одухотвореннее и, я бы сказал, красивее, чем нашем мире. Может быть, сыграла роль политика евгеники?

Я даже удивился, как же во всем этом спокойствие мог произойти бунт.

Но такова была моя работа. Внутренние войска СС. Охрана лагерей. С моим положением «дикого» арийца это было, пожалуй, лучшей карьерой.

Техника же оставляла желать много лучшего. Во всяком случае, ни о каком персональном компьютере можно было и не думать. И на этот раз выкрутиться с работой мне будет куда как сложнее.

Алиса подошла ко мне сзади, когда я, поглощенный этими мыслями, глядел в окно. Я поделился с ней своими проблемами по поводу работы и амнезии.

— А ведь у нас совсем не жалуют психов!

— Но ты ведь не псих. А травма головы — с кем не бывает? В конце концов, ты можешь работать в компании моего отца.