Скиталец

— А что я, интересно, буду там делать? — я еще толком не знал, что это за компания, но догадывался, что это как-то связано с издательством.

— По крайней мере, на русском направлении ты справишься с любым вопросом.

Я был рад, что обо мне так думали. Да, быть офицером СС было еще почетно, но уже не престижно. И останься я в этом мире надолго, я наверняка бы основательно подумал об ее предложении. Но первым делом тогда бы следовало налечь на немецкий…

* * *

С работой и отпуском все прошло на редкость удачно. Так что, кажется, никто ничего не заподозрил. Ну а некоторая странность — так что еще можно было ожидать от человека, перенесшего травму головы!

Хорошо, что со мной был любящий человек.

Не могу точно сказать, возникли ли у меня к ней чувства, но с ней было на редкость легко и хорошо.

И вообще с каждой минутой пребывания в этом мире он мне нравился все больше. Пожалуй, и его я бы предпочел своему собственному. Однако один червь все же непрерывно грыз мое сердце. Как русский душой, я не мог смириться с нашим поражением. Я даже рискнул поговорить об этом с Алисой.

— Знаешь такое стихотворение Лермонтова.

Оно называется «Баллада»?

— Что-то не припомню.

— Слушай:

В избушке позднею порою
Славянка юная сидит.
Вдали багровою зарею
На небе зарево горит.
И люльку детскую качая
Поет славянка молодая:

«Не плачь, не плачь. Иль сердцем чуешь,

Дитя, ты близкую беду.
О, больно рано ты тоскуешь.
Я от тебя не отойду.
Скорее мужа я утрачу.
Не плачь, дитя, и я заплачу.

Отец твой стал за честь и Бога

В ряду бойцов против татар.
Кровавый след — его дорога,
Его булат блестит, как жар.
Вон видишь, зарево краснеет.
То битва семя Смерти сеет.

Как рада я, что ты не в силах

Понять опасности своей.
Не плачут дети на могилах
Им чужд и стыд, и страх цепей.
Их жребий зависти достоин.
Вдруг стук, и в двери входит воин.

Брада в крови, избиты латы.

«Свершилось!» — восклицает он,
«Свершилось. Торжествуй, проклятый!
Наш милый край порабощен.
Татар мечи не удержали.
Орда взяла, и наши пали.»

И он упал и умирает

Кровавой смертию бойца.
Жена ребенка поднимает
Над бледной головой отца.
«Смотри, как умирают люди,
И мстить учись у женской груди».

— Не нравишься ты мне в последнее время, — сказала она, прерывая долгое нервное молчание — Это вообще или в частности? — Конкретизировал я.

— Конечно в частности, — ответила Алиса, целую меня в щеку. — Но с твоими мыслями у тебя могут быть неприятности. Конечно наш новый фюрер это не Адольф Гитлер, но все же не стоит будить лихо.

— Я согласен. Но пока я говорю это только тебе, своей жене.

Она улыбнулась.

— А я вот с тобой не согласна. В конце концов, мы победители, и какое нам дело до этих славян. Я — немка, ты — тоже ариец.

— Ты забываешь про наших с тобой матерей. Они обе славянки.

— Оставим этот разговор, — подытожила она, — а то — рассоримся!

Да, за время пребывания в этом мире сей разговор был первой большой глупостью. Однако я все же надеялся, что не фатальной. И, кроме того, в силу последних событий, я был уверен, что долго здесь не продержусь. О своем же сменщике из другого мира я, извиняюсь, не подумал.

* * *

Второй раз к этому разговору мы чуть было не вернулись уже в Москве, где пребывали проездом в мой родной город. Когда электричка везла нас от аэродрома в город, мы проезжали мимо нового православного кладбища, и какой-то мужик вспомнил слова Некрасова о выносливости русского народа, который «вынес и эту дорогу железную, вынесет все, что Господь ни пошлет». На этот раз вскипел я, но вовремя взял себя в руки.

— Не стоит вести крамольные разговоры в присутствии офицера СС, ответил ему я. — Сегодня я добрый, со мной жена-красавица, но все же не стоит…

В голове же звучало:

«А, может, она начинается со стука вагонных колес, И с клятвы, которую в юности ты ей в своем сердце принес.»

Никогда не думал, что могу оказаться оккупантом в родной стране. Все мое естество противилось этому. Ведь как бы то ни было, и какая бы национальность не стояла в моем паспорте, я чувствовал, что это плохо находиться среди врагов великого народа, давшего мне все. Даже если этот самый народ «создал песню, подобную стону, и духовно навеки почил».