Молодой писатель, правда, сильно отступил от образца, созданного Толстым. В его творческой вдохновенной передаче толстовский убийца-резонер стал живым, страдающим человеком, осознавшим свою вину перед убитой женой, перед погубленной им возможностью настоящей подлинной любви. Сиринскому Позднышеву дано было после убийства понять, что ненависть его к жене была не чем иным, как истиной любовью, которую он убивал в себе из‐за ложного отношения к женщине. Такое отступление от Толстого поставило всех участников суда в необходимость считаться с сосуществованием двух Позднышевых. Прения, пожалуй, утратили от этого свою цельность и согласованность, но зато выиграли в содержательности и разнообразии.
Впрочем, первый обвинитель Н.М. Волковысский не поверил в позднее раскаяние подсудимого. Для него Позднышев как был, так и остался циником, не умеющим понять женскую душу и даже не подозревающим об ее существовании. В течение всего брака Позднышев сознавал невозможность такой жизни и считал, что она должна привести к самоубийству или убийству. Однако он счел возможным покуситься только на чужую, но никак не на свою жизнь. Ссылки на влияние среды неосновательны ввиду того, что из той же среды Толстой взял других героев, умевших глубоко и нежно любить.
Вдохновенная, прекрасная по форме и значительная по содержанию речь второго защитника Ю.А. Айхенвальда была, в сущности, направлена не против обоих Позднышевых. Это был обвинительный приговор самому Толстому, «совершившему грех против божества любви, против божества музы и против женщины-матери». Толстовский Позднышев не знал настоящей любви и поэтому не мог испытать и настоящей ревности. В нем не могла жить та страсть, которая толкнула Отелло на убийство и на самоубийство. Позднышев не только не покончил с собой после совершенного им преступления, но мечтал о том, чтобы после суда уехать к себе в деревню и «жить в маленьком домике». В нем не было благородства истинной страсти.
Защитник Е.А. Фальковский произнес горячую речь против современной морали, принижающей женщину до роли орудия наслаждения и делающей ее частной собственностью мужчины. Такой взгляд на женщину и породил психологию Позднышева и толкнул его на преступление, которое следует рассматривать как типичное убийство из ревности, когда собственник вступается за свои нарушенные права. Вторым защитником из публики выступил журналист Гриф.
Председатель суда М.П. Кадиш и эксперт проф. С.К. Гогель произнесли несколько кратких, но содержательных слов, разъяснивших публике ее роль как общественных судей. Большинством 86 против 29 голосов Позднышеву был вынесен обвинительный приговор. Перед началом суда г-жи В. Шор и М. Шапиро-Боярская талантливо исполнили «Крейцерову сонату» Бетховена.
С. 139.
С. 140.
С. 143.
РУСАЛКА. Заключительная сцена к пушкинской «Русалке». – Впервые: Новый журнал. 1942. № 2. С. 181–184.