Скитальцы

                                         Стой!
Твои слова безумны и огромны…
Ты мечешься, обломки мысли темной
неистово сжимая в кулаке,
и тень твоя, — вон там на потолке,
как пьяный негр, шатается. Довольно!
Я понял ночь, увидя светляка:
в душе твоей горит еще тоска, —
а было некогда и солнце… Больно
мне думать, брат, о благостном былом!
Ты помнишь ли, как наша мать, бывало,
нас перед сном так грустно целовала,
предчувствуя, что ангельским крылом
не отвратить тлетворных дуновений,
самума сокрушительных тревог…
Ты помнишь ли, как дышащие тени
блестящих лип ложились на порог
прохладной церкви и молились с нами?
Ты помнишь ли: там девушка была
с глубокими, пугливыми глазами,
лазурными, как в церкви полумгла;
две розы ей мы как-то подарили…
Пойдем же, брат! Довольно мы бродили…
Нас липы ждут… Домой, пора домой —
к очарованьям жизни белокрылой!{4}
Ты скрыл лицо? Ты вздрагиваешь? Милый,
ты плачешь, да? Ты плачешь? Боже мой!
Возможно ли! Хохочешь ты, хохочешь!..

РОБЕРТ:

Ох… уморил!..

ЭРИК:

                   Да что сказать ты хочешь?

РОБЕРТ:

Что я шутил, а гусь поверил… Брось,
святоша, потолкуем простодушней!
Ведь из дому ты вылетел небось
как жеребец — из сумрачной конюшни!
Да, мир широк, и много в нем кобыл,
податливых, здоровых и красивых, —
жен всех мастей, каурых, белых, сивых,
и вороных, и в яблоках, — забыл?
Небось пока покусывал им гривы,
не думал ты, мой пилигрим игривый,
о девушке под липами, о той,
которую ты назвал бы святой,
Когда б она теперь не отдавала
своей дырявой святости внаем?

ЭРИК:

Я был прельщен болотным огоньком:
твоя душа мертва… В ней два провала,
где очи ангела блистали встарь…
Ты жалок мне… Да, видно, я — звонарь
в стране, где храмов нет…

РОБЕРТ:

                                     Зато есть славный
кабак. Холуй, вина! Пей, братец, пей!
Вот кровь моя… Под шкурою моей
она рекой хмельной и своенравной
течет, течет, — и пляшет разум мой,
и в каждой жиле песня.

ЭРИК:

                                   Боже, боже!
Как горестно паденье это! Что же
я расскажу, когда вернусь домой?

РОБЕРТ:

Не торопись, не торопись… Возможно,
что ты — простак, а я — свидетель ложный
и никого ты дома не найдешь…
Возможно ведь?

ЭРИК:

                        Кощунственная ложь!
Хозяин, повели закладывать… Не в силах
я дольше ждать!

(Ходит взад и вперед)

РОБЕРТ:

                        Подумай о могилах,
которые увидишь ты вокруг
скосившегося дома…

ЭРИК:

                             Заклинаю
тебя! Признайся мне, — ты лгал?

РОБЕРТ:

                                                Не знаю.

КОЛВИЛ:

(возвращается)

Возок ваш на дворе.

ЭРИК:

                                Спасибо, друг.

(К Роберту.)

Последний раз прошу тебя… а впрочем, —
ты вновь солжешь…

РОБЕРТ:

                            Друг друга мы морочим:
ты благостным паломником предстал,
я — грешником растаявшим! Забавно…

ЭРИК:

Прощай же, брат! Не правда ль, время славно
мы провели?

Колвил и кучер выносят вещи.

КОЛВИЛ:

(в дверях)

                …а дождик перестал…

ЭРИК: