Читаем Скитания полностью

Оставалось одно: молчать. Но Андрей вдруг почти закричал:

— Я хочу писать только свои книги!

А потом, подумав, продолжил:

— Да, я безумно хочу славы. Но за счёт собственного творчества, а не наёмного…

— Андрей, поздравляю. Это очень хороший ход с вашей стороны, когда вы сказали мне, своему врагу: «Я безумно хочу славы». Одна поправка: вы должны это ваше заявление незаметно, естественно так, протащить в прессу… Эмигрантскую хотя бы. Ведь она внимательно читается нашими экспертами… Если вы дадите понять, что вы обуяны тщеславием, — это означает для них, что вы — свой человек. Что вы не опасны, что вами легко манипулировать. Это хороший ход, этим вы себя обезопасите и внушите Западу идею о своей приемлемости… Чтобы замаскироваться. Ведь не забывайте, что мы контролируем ваших борцов за демократию не только деньгами — фи, иногда это грубо, хотя, признаюсь, эффективно, — но и с помощью их жажды прославиться. Мы хорошо руководим этим театром марионеток. И вот так называемое западное общественное мнение знакомится с голосом свободной советской оппозиции, то бишь с голосом ЦРУ… Не только ЦРУ, конечно, есть круги в тысячу раз поважней ЦРУ, но признайтесь, это неплохой трюк! Да и что нужно для этой черни… Общественное мнение, хе-хе. Как же легко оно фабрикуется…

— Что говорить! — вздохнул Андрей.

— Вот именно. Даже сказать нечего. А вот всё-таки помните, Андрей: мои предсказания относительно борцов за свободу сбылись — за редким исключением, конечно…

И Рудольф, отпив пива, посмотрел на Андрея.

— А теперь я хочу предложить вашему вниманию другое предсказание, — произнёс он. — Вы напишете книгу, страшную книгу обо всём, что вы видели здесь…

Андрей похолодел: «Откуда он знает, что я хочу это сделать? Ведь я не говорил об этом даже Лене… Просто не произносил этого вслух даже в лесу, не только в стенах нашего дома…»

Он подумал и сказал:

— Рудольф, вы думаете, я похож на самоубийцу? Я ещё хочу жить.

— Ещё один ход. Теперь, после заявления о славе, вы пробуете меня убедить, что хотите жить? — захохотал Рудольф. — Признаюсь, в это я верю. Каждый хочет жить. Итак, я попался на вашу удочку… Дальше.

Андрей растерялся.

— Что «дальше»?

— Дальше — исполнение внутреннего долга. Перед Родиной. Я знаю силу русского патриотизма. Не возражайте мне, Андрей. Вы напишете книгу, чтобы сказать этим бедным людям, ничтожная часть которых если и бывала на Западе, то только в своих нелепых «командировках», сквозь которые и разглядеть-то ничего нельзя, кроме колбасы и кока-колы. Передадите им такую правду об этом мире, что, может быть, они скажут вам: «Не надо! Это слишком ужасно! Зачем? Лучше просто умереть вместе с этой планетой».

Андрей немного сдвинулся. Отчаянным усилием воли он заставил себя молчать.

— Одно только предупреждение, мой друг: никому, никому об этом не говорите. Что вы хотите писать такую книгу. Никому. Кроме Бога, само собой разумеется.

Внезапно Андрей не выдержал и дал реакцию — в другую сторону. Засмеялся.

— И что мне будет, если я выдам себя? Конечно, это шутка.

— Шутить тут довольно опасно. Это вам не Русь времён юродивых и святых… Знаете, Андрей, если говорить серьёзно, то это зависит от многих обстоятельств. От контекста книги, от глубины границ критики, от возможного её воздействия, распространения и так далее. Увы, мои хозяева ненавидят книги. Они видят в них соперников — тайной власти денег. В своих журналах и газетах они презрительно ухмыляются — мол, это всего лишь книга, чтобы вбить в голову мысль о несущественности, беспомощности книги… Но сами-то они отлично знают, что некоторые книги меняли всё направление жизни человечества… И они ненавидят дух. Нет, я не хочу сказать, что вы напишете такую великую книгу, как Достоевский, например, но всё-таки… — Рудольф захохотал. — Вероятнее всего, вашу книгу можно будет нейтрализовать обычным способом. И вас тоже. Но вдруг… Кто знает… Тогда уж не пеняйте на свою судьбу, Андрей, если вдруг окажется, что ваша книга действительно опасна и может войти в мир… Предположим, её прочтут в рукописи какие-то люди, — не забывайте, что Большой Брат всегда смотрит на вас, — и о ней станет известно заранее… Или она даже выйдет…

— Неужели убьют? — вдруг сказал Андрей.

Рудольф весело засмеялся.

— Что значит «убьют», мой друг?! Уже убивают, и по совсем ничтожному поводу. «Убьют»! Но ведь вы, надеюсь, как и я, верите в бессмертие души, сознания?.. Так что забудьте о подобной чепухе. Ну убьют, и что?..

Что касается техники, то она, увы, и у нас бывает допотопная. Автомобильная катастрофа, например. Порой это быстро, профессионально и безболезненно. И притом без потери для лица демократии — всё совершается закулисно… Даже такие мелочи… Не говоря о крупном. Но, надеюсь, что вы не попадёте в этот список смешных автомобильных исходов. К тому же есть столько других способов убрать человека — смешно, — всё дело в том, что это ещё надо заслужить. Не советую вам этого.

Андрей вдруг как-то холодно, но всё-таки взорвался:

Перейти на страницу:

Все книги серии Мамлеев, Юрий. Сборники

Скитания
Скитания

Юрий Мамлеев — признанный мастер русской литературы, создатель жанра метафизического реализма. Его «Шатуны», «Московский гамбит», «Мир и хохот» стали классикой. Мамлеева не стало в 2015 году, но роман «Скитания», относящийся к позднему периоду его творчества, выходит впервые. И это совсем другой, непривычный для читателя Мамлеев: подчёркнуто-реалистичный, пишущий по законам автофикшна.Андрею казалось, что эта постоянная острота ощущений словно опутывала великий город на воде, но особенно его злачные и преступные места. Он решил, что эта острота — просто от ощущения повседневной опасности, войны нет, вроде все живут, но где-то реально на тебя всё время нацелен невидимый нож. Поэтому все так нервно искали наслаждений.«Скитания» — о вынужденной эмиграции писателя и его жены в США, поисках работы и своего места в новой жизни, старых знакомых в новых условиях — и постоянно нарастающем чувстве энтропии вопреки внешнему благополучию. Вместе с циклом «Американских рассказов» этот роман позволяет понять художественный мир писателя периода жизни в США.И опять улицы, улицы, улицы. Снова огромный магазин. Опять потоки людей среди машин. В глазах — ненасытный огонь потребления. Бегут. Но у многих другие глаза — померкшие, странно-безразличные ко всему, словно глаза умерших демонов. Жадные липкие руки, тянущиеся к соку, к пиву, к аромату, к еде. И каменные лица выходящих из огромных машин последних марок. Идущих в уходящие в небо банки. Казалось, можно было купить даже это высокое и холодное небо над Манхэттеном и чек уже лежал в банке. Но это небо мстило, вселяясь своим холодом внутрь людей. Манекены в магазинах странно походили на живых прохожих, и Андрей вздрагивал, не имея возможности отличить…ОсобенностиВ оформлении обложки использована работа художника Виктора Пивоварова «Автопортрет» из цикла «Гротески», 2007 г.

Юрий Витальевич Мамлеев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное