Скитники

— Потому наша держава и ослабела, что люди отдалились от Бога, обезверились. Ведь не столько государство, сколько вера защищает людей от вседозволенности и жестокости. Вера — всему столбовая дорога.

— Возможно, только за кем идти, если сама Церковь больна? Посмотри на служителей — редко встретишь достойного не только по уму, но даже по поведению. Вместо примера они стали для прихожан объектом насмешек. Только, пожалуй, у староверов с этим пока еще строго.

— Вот видишь, ты и сам в душе на стороне старолюбцев, а противишься.

— Я просто констатировал факт.

— А как остальные на твои атеистические взгляды смотрят? Не пытаются увещевать? Вы же артельно живете.

— Как смотрят, это их дело, но на меня они, как в бою могли положиться, так и сейчас могут — не подведу. Ты, Григорий, извини, многое в запале говорю. По правде сказать, сам терзаюсь, но мне уж, молись не молись, все одно — в ад дорога. Большой грешник я — рубил и безвинных. В горячке боя больным делаешься. В голове одно: рубить, стрелять… Злобишься, звереешь до невозможности. Однажды в проулке, в угаре, женщину зарубил. Догнал и на скаку с такой силой рубанул шашкой, что от плеча до пояса развалил. Когда сообразил, в глазах помутилось… Что самое страшное, я как бы застрял, остался в войне, и в той и в этой… — признался вдруг Николай. — Как лягу, закрою глаза, так из памяти выплывают и прокручиваются все одни и те же картины: рубка, стрельба, смерть, ненависть…

— Милый Николай, хоть и не веруешь ты в Бога, прошу тебя, совершай хотя бы краткую ежедневную молитву. Много раз я убеждался, что молитва и в труде помогает. В ней великая сила содержится. Когда молишься, душа успокаивается, работа ладится, — ласково убеждал брата Григорий.

— Что-то не больно во время войны она помогала. Помогали только собственная сноровка и плечо друга.

— Не знаю, что еще сказать. Ты упрямо не желаешь слушать меня.

Перед сном Григорий достал из котомки образ Христа и прочитал над ним вполголоса: «Молю о братьях и сестрах моих. Услыши, Господи, желанья и моленья их. Спаси их, Боже. Прости им, Боже, как и мне, грешному, всякое согрешенье пред Тобою. Свяжи сатану и бесов таинственною силою неисповедимого Креста!»

* * *

С утра все готовившиеся к обряду миропомазания помылись в бане, оделись во все чистое и предстали перед наставником.

Григорий поочередно спрашивал каждого:

— Добровольно ли, раб Божий, принимаешь первоисточное православие, без принуждения ли?

Все как один подтвердили, что по собственной воле.

Глянув на гладко выбритое лицо поручика, Григорий мягко заметил:

— Сударь, имейте в виду, после миропомазания брить бороду не дозволяется, ибо это противоестественно образу мужчины.

— А позволено ли будет только усы носить? Борода у меня уж больно жидковата.

— Бог Отец с бородой, Бог Сын с бородой. Посему бороду брить — ересь. И еще, это уже всех касается, — застежки на одежде надо будет перешить справа налево. В Православии все начинается справа. Ежели кто из вас курит зелье — надобно бросить.

Когда миропомазание завершилось, есаул от всех низко поклонился наставнику:

— Благодарим вас, почтенный отец Григорий, за то, что с вашей помощью стали зваться истинными христианами. Не посрамим ваше благочестивое рукоположение.

Антон, полагавший, что недостает у общины прилежания к службе, обратился к наставнику:

— Отец Григорий, терзает меня беспокойство от того, что не получается у нас все молитвы установленные справлять — не успеваем. Много времени уходит на мирские труды.

— Знакомая история — нам тоже не всегда досуг. Посему на утренние и вечерние моления довольно читать молитву Господню «Отче наш», потом песнь «Богородице Дево радуйся». В завершение же — Символ Веры «Верую во Единого Бога». Эти три молитвы — основные для христианина. Первая, данная самим Господом, есть образец всех молитв. Вторая принесена с неба Архангелом в приветствие Богоматери. Символ же содержит в себе все спасительные догматы православия.

Прочитав их, всякий может заниматься своим делом. А во время работы достаточно говорить умом только «Господи помилуй!». Недаром в Писании есть слова «Всяк, кто призовет Имя Господне, спасется». Этого достаточно на будние дни. В наших хладных краях иначе невозможно: и дрова готовь, и печь топи, и теплую одежду справь. Работ всегда полон рот.

Общаясь каждый день с Хлебниковым, наставник был покорен широтой его познаний и нестяжательным благочестием. Поразмыслив, он решил не откладывать посвящение Антона в монахи и позволить уже сейчас пройти испытание, во время которого ему полагалось проползти вокруг монастыря до аналоя на одних руках, ничем более себе не помогая. Нашли и одели Антона в белую до пят рубаху. Он лег наземь и пополз, волоча за собой ноги. Сам наставник сразу ушел к алтарю читать покаянные тропари[114] и молитвы о постригаемом.