Скитники

Каюсь, поначалу я с радостью воспринял это известие — не испытывал особой любви к династии. Считал, что время монархии истекло. Верил, глупец, что Учредительное собрание изберет правительство, которое сумеет принять меры для достойного выхода России из войны и восстановления экономики. Тем временем на полковых митингах избирались контролеры командиров. Почти повсеместно ими стали самые активные говоруны из нижних чинов. Дело шло к двоевластию. Большинство решило: раз свобода — значит конец войне. Агитаторы разбрасывали листовки с призывами: «Долой министров — капиталистов!», «Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, власть — народу, хлеб — голодным». Лозунги утопичные, но солдаты верили. Рядовой состав буквально разложили агитацией. Воевать не желали. Тоже понять можно — устали, три года в окопах на чужбине. Целые батальоны покидали боевые позиции, мародерствовали. Рвались домой. Нашего брата, офицеров, подкарауливали и убивали.

А временное правительство в это время призывало продолжать войну до победного конца. Генерал Деникин спешно создавал ударные батальоны по борьбе с анархией. Им вменялось разоружать полки, отказывающиеся наступать, расстреливать дезертиров, громить большевистские ячейки. 12 июля восстановили смертную казнь на фронте. Но было поздно — красная зараза уже глубоко пустила корни в солдатскую массу.

19 августа немцы прорвали Рижский фронт и заняли Ригу.

Нас, офицеров, верных присяге, терзала обида: Россия может оказаться под немцем! Слыханное ли дело?! Разум протестовал, боль давила сердце. Мы и не подозревали, что уже вычеркнуты из жизни, ибо большевики для построения нового общества считали необходимым ликвидацию всех сословий, кроме низших: пролетариев и беднейших крестьян. А казачество — самую преданную самодержавию силу, владеющую к тому же богатыми земельными наделами, планировалось ликвидировать одними из первых, вместе с нами. Мы тогда еще не знали о замысле Ленина превратить войну империалистическую в войну гражданскую, с тем, чтобы страна, сама себя разрушив, создала идеальные условия для строительства нового общества, в котором не будет места гражданам, преданным старым идеалам. Не ведали мы и о безумной идее Троцкого разжечь мировую революцию, бросив Россию, как вязанку хвороста, в ее костер, пожертвовав ради своего тщеславия миллионами жизней… Выходит, что в произошедшей трагедии сами и виноваты. Временное правительство пронадеялось: авось пронесет, все само образуется. Мы тоже ждали команды. А Ленин верно понял психологию мужика. Бросив клич «Земля — крестьянам!», «Грабь награбленное!», получил многомиллионную армию сторонников, готовых на все…

Перескакивая с одной темы на другую, братья говорили и говорили. Не желая нарушать душевный настрой, вопрос о переправе Григорий приберег напоследок:

— Николай, Алексий сказал мне, будто не желаешь ты старую веру принять. Не пояснишь причину?

— Не обижайся, но для меня сейчас — что старая, что новая веры — все одно. Я ведь давно в Боге разуверился.

— Без Бога душу не спасти. Как такое можно говорить?!

— Можно, — решительно ответил брат. — Повоевал, попластался бы с мое, понял бы, что можно, а что нельзя. Столько повидал я на фронте несправедливости и жестокости, что оторопь порой брала. Молил Его о милости, и что? — Николай махнул рукой. — Он слал наказания одно за другим! И не только мне. За что?

— Не мы ли нарушали главнейшую заповедь «не убий». Так как думаешь, было за что?!

— Может, оно и так, спорить не буду, но я в православии вообще многого принять не могу. Объясни, к примеру, почему гордость считается одним из главных пороков? А смирение, кротость — добродетелью? С какой стати я должен терпеть, к примеру, унижения или надругательства над собой? Полагаю более правильным и достойным при любых обстоятельствах защищать свою честь.

— Ты превратно толкуешь заповеди. Обидчикам непременно надо давать отпор. Сам Господь осуждает не гордость, а гордыню, которая дерзко возвышает над другими людьми. Горделивый, повторяю — горделивый, а не гордый человек, придает себе более высокую оценку, нежели имеет, недостатки же не признает.

Похоже, и тебя гордыня оторвала от Него. Знай — гордыня, вознесшая до неба, до ада низвергнет. Господь всех нас любит и от нас любви ожидает.

— Все это словоблудие. Теперь у меня одна вера — труд. Хотите верить в Бога, которого никто и не видел — верьте. Я разве против?

— Николай, это война тебя ожесточила. Она сильно меняет мировоззрение человека, калечит душу. Ведь уничтожение себе подобных, даже в интересах Отечества, противно Богу. Придет время, и ты согласишься, что путь любви лучше. Ты сейчас всего в шаге от истины.

— Брось, Григорий. Человечество тысячи лет над Ветхим и Новым Заветами рыдало, но мало кто жил по изложенным там принципам и заповедям. Какая любовь, если люди во все века бессмысленно истребляют друг друга? Не спорю, война сильно изменила мое мировоззрение. Сердце огрубело и зачерствело до того, что даже перестал испытывать жалость к убитым.