Скитники

Вечером начальник отряда уединился и стал что-то записывать в блокнот. Звали его Андреем Емельяновичем. На вид лет сорок, среднего роста, плечист и худ. Карие глаза сияют, как спелая смородина после дождя.

Бюэн некоторое время молча наблюдал, как острая тонкая палочка, зажатая между узловатых пальцев, бегает по белому листу. Наконец не стерпел, спросил:

— Зачем след такой?

— Пишу дневной отчет о проделанной работе и о том, что нового узнал или увидел.

— Про меня писал?

— И про вас писал.

— Хорошо пиши! Пусть все лучи знают Бюэна!

* * *

Тронулись легко и весело, сразу перейдя на рысь. Оживший снег, сплошь покрытый мудреной вязью заячьих петель, заскрипел, запел под полозьями. Впереди высились массивы щетинистых гор, могучих и прекрасных в своей неподвижности. На их фоне караван казался крохотным и беспомощным.

Пар, вылетавший из оленьих ноздрей, оседал на их шерстистых боках и на одежде каюров, покрывал белым инеем. Вихри колючего снега секли лица. Чтобы не обморозиться, Изосим, по примеру Васкэ обмотал голову широкой, мягкой полосой оленьей шкуры, оставив только узкую щель для глаз.

На ямах и буграх людей раскачивало, бросало из стороны в сторону. Не имеющие ездовой практики рабочие с трудом успевали перекидываться с одного края на другой, удерживая нарты от опрокидывания, одновременно учась управлять упряжкой вожжой, привязанной справа к голове крайнего орона. На спусках тормозили, установленным впереди, между полозьями, остолом — палкой с острым костяным наконечником.

Бурные горные речки покрываются льдом позже равнинных. Сначала образуются узкие стекловидные закраины, потом забереги, белые от снега и инея. Стрежень сковывает в последнюю очередь. А где-то он кипит всю зиму. Лед вокруг таких мест всегда облеплен сверкающими башнями затейливых наплесков.

На Быстрой такие участки встречались в изобилии. Поэтому караван ехал большей частью по лесу, иногда довольно далеко удаляясь от берега. Утром, пока не спал мороз, и ближе к вечеру, когда он начинал набирать силу, снег перед упряжками то и дело вспучивался белыми султанами, из которых шумным веером уносились в глубь тайги стаи рябчиков, реже тетеревов, укрывавшихся от стужи под пушистым снежным одеялом.

Когда появлялись длинные прямые плесы, покрытые затвердевшими сугробами, гладко прилизанными разгонявшимися на просторе ветрами, старались ехать по ним — тут скорость утраивалась. В конце одного из таких участков уперлись в отвесный прижим. Речка в этом месте подозрительно парила. Опытный Бюэн, остановив караван, прошел до правого, противоположного берега, простукивая лед впереди себя посохом. Только убедившись, что панцирь прочен, дал команду ехать. Посреди русла на второй упряжке неожиданно порвался потяг[117]. Рабочие принялись связывать его, а ехавший следом на грузовых нартах геодезист Петр, чтобы не останавливать движение, стал объезжать их.

— Назад, назад! Нельзя! — закричал Бюэн, сорвав голос до хрипоты, но было поздно. Снег под полозьями с шумом, напоминающим глубокий выдох, осел и начал быстро темнеть от пропитывавшей его влаги. Чтобы облегчить нарты и помочь оронам проскочить опасное место, Петр спрыгнул с них, и… сам стал еще быстрее погружаться в снежно — водяную кашу. Ладно, вовремя сообразил лечь на живот, и лишь благодаря этому успел выползти на крепкий лед. А олени (вот молодцы!), не дожидаясь команды, рванули, что было силы и вытащили нарты из сырого снежного месива. Отбежав, они остановились, ожидая горе-каюра.

Через пару верст показалась длинная черная полынья. Вдоль нее бугристо курился пар. Слабый ветер подхватывал молочные клубы и медленно уносил на юг, где из них вытянулась уже целая, тающая вдали, шеренга. Бюэн направил караван прямо вдоль полыньи по следу крупного сохатого — раз лед держит такого исполина, значит и им бояться нечего.

Вскоре следы лося перешли на намет. Неспроста! Точно — вот следы волков. Выбежав ему навстречу они стали отжимать быка от парящей полыньи, чтобы выгнать на пологий берег. Там, в лохматившихся рыжей щетиной тальниках, его уже поджидала основная стая. Но сохатый разгадал их коварный замысел и сиганул прямо в черную полынью.

По следам угадывалось, что волки сидели, лежали, топтались вдоль края полыньи на снежных переносах, подходили к кромке. Черная полоса воды постепенно затягивалась льдом. Когда ее затянуло почти всю, и волки могли приблизиться к окоченевшему быку почти вплотную, тот предпринял попытку спастись бегством. Выпрыгнул на молодой стекловидный лед, но тот был еще слишком тонок и кололся. Потеря драгоценных мгновений не позволила лосю оторваться от преследователей. Голодная стая настигла беглеца у берега. Красный снег, несколько обглоданных костей, раздвоенные копыта и клочья шерсти — это все, что осталось от лесного гиганта.

Вечером у костра вспомнили об этой трагедии.