Скитники

— В тайге зимой ничего не утаишь — следы обо всем расскажут, — философски заметил рабочий по имени Степан. — Как-то в детстве мы с батяней осенью караулили медведя. В эту пору они самые справные, не разбирая дороги, к своим берложьим местам идут.

Сидим, стало быть, на берегу Юрюзани, заваленном громадными каменьями, и поджидаем, когда косолапый через реку пойдет: в этом месте у них переход постоянный. Видим, из густого ельника на лед сходит громадина редкая, и жирен страсть как. — Входя в роль рассказчика, Степан встал, изображая все в лицах. — Ну, думаем, подфартило!

А миша не спеша, вперевалочку подошел к стремнине, обнюхал воду, полакал ее лениво, нехотя. Глянул на наш берег, потоптался и тяжело так плюхнулся в проток. Медведи, известно, пловцы отличные, а плыть всего-то три метра. Разом вымахнул на лед и шумно отряхнулся. Повалялся в снегу и потопал дальше. Вторая стремнина тянулась под нашим берегом, тут струя помощнее. Ее все звери обходили — по следам видно, а этот прет в упор — не желает уступать. Подошел, постоял да и прыгнул. Но видно было, что прыгнул с опаской. Зверь, а понимает, что лед молодой, непрочный.

Переплыл в два гребка. Привычно так выбросил лапы на закраину и рывком подтянулся. А закраина-то возьми да обломись. Он снова на лед, а тот опять сломился. Проток ширится на глазах. Бедолага туда-сюда барахтается. Совсем обессилел, и его понесло.

Пытается грести против течения, но одолеть не может. А до места, где вода буруном уходит под лед, совсем уж близко. Он к другому краю протока. Подтянулся, но и здесь кромка обломилась — такой тяжелый был. Цепляясь когтями за лед, бедняга тоненько, как медвежонок, заскулил. Но течение сорвало и наполовину затянуло под лед. Во тут он взревел и выметнулся из воды так высоко, что даже зад повис в воздухе. Рухнул вниз и пробил лед. На его счастье, в этом месте речка неглубокая была. Почувствовав опору, извернулся и, откуда силы взялись, — выскочил на берег. Стрелять, конечно, не смогли — жалко стало.

* * *

Каждое утро в отряде начиналось с того, что Бюэн со своим сыном Васкэ ловили маутом — длинным, плетенным из сыромятной кожи, арканом с костяным кольцом разбредшихся в поисках корма оленей. Одни срывают лишайники, космами свисающие с еловых веток, другие копытят из-под снега ягель. Между его пружинящими клубками капельками крови алеют раздавленные широкими копытами ягоды брусники, иногда клюквы. Наевшись, некоторые ороны начинали слоняться по лагерю в поисках чего-нибудь солененького, пробуя на вкус и жуя все, что попадется: рюкзаки, рукавицы, шапки.

Проворно бегая на коротких окамусованных лыжах, словно приросших к ногам, эвенки ловко маневрировали между деревьев. Оленей подманивали криком «Мэк, мэк!», одновременно протягивая соль или комки снега, пропитанные мочой. Те, как только завидят желанную приманку, тотчас бегут полизать ее.

Заметив летящий на него аркан, бык в ужасе шарахался, словно видел его впервые, и когда тот затягивался на шее, хрипел, бешено упирался, рвался, дико водил выпуклыми глазами. Оленевод же тем временем быстро подтягивал оленя и привязывал недоуздком к нартам. После этого животное сразу успокаивалось и покорно исполняло все команды каюра. А те снова свивали арканы в кольца и делали новые броски. И так до тех пор, пока все намеченные быки не оказывались запряженными в нарты.

Бюэн бросал арканы сызмальства, но все же из трех бросков один бывал неудачным. У Васкэ — два. Изосиму бросать пока не давали: и без того, как это бывает в начале любого дела, хватало накладок и суматохи.

Олени — животные кроткого нрава и довольно послушные. Они честно тянут нарты до тех пор, пока остается хоть немного сил. Никогда не кусаются, не лягаются, как лошади. Те уж больно самостоятельны. Волю любят. Могут вообще на несколько дней убежать в тайгу и на то, чтобы собрать их уходит целый день. Тем не менее якуты, в отличие от эвенков, отдают предпочтение лошадкам. Местная порода также, как и олени, умеет копытить траву из-под снега и для них не требуется заготовка сена на зиму.

Северные олени передвигаются по снегу, даже глубокому, легко, благодаря широко раздвигающимся копытам, которые почти вдвое больше, чем у любого другого вида оленей. С ними, особенно в начале пути, когда животные упитаны и полны сил, проблем нет. Они появляются позже, когда животные начинают слабеть. Верный признак усталости — хвост. Если он опущен — орон притомился. Когда животное устало настолько, что не может идти, ему связывают ноги вместе и, подняв вдвоем за ноги, встряхивают несколько раз в воздухе. «Взбодренный» таким образом орон бежит после этого еще несколько верст.

Пока Бюэн запрягал оленей, Васкэ и Изосим умывались снегом (такой утренний туалет делал менее чувствительной к морозу кожу лица), разжигали костры, набирали из промоины воду, кипятили чай, варили кашу. Когда рабочие вставали, олени были собраны, еда готова.

* * *